— Друг мой, у вас замечательный сын. Не забывайте — он сабра! Моя ведь фамилия Соломин, я вырос в точно такой же семье — сабра в первом поколении. Живу в кибуце, на севере, а родители мои из России. Уроженцы этой страны, мы ищем свое лицо, образ другого еврея. Да, нас очень многое раздражает…
«Каши, Соломин, „соломенный Семка!“— сообразил Йони. — Он другом меня назвал. А если бы не отец, если бы история с Даником кончилась иначе? Он стал бы мне заклятым врагом. Убил бы его — это уж точно!»
Они нашли хирурга возле дверей рентгенкабинета. Баскетбольного роста, в сиреневом халате и в кедах, молоденький парень. Массивные очки ему придавали солидность. Похоже, для этого он их и носил — простые стекляшки. Теснился народ — солдат с окровавленными бинтами на голове, толстая пожилая арабка, несколько рабочих, похоже, таиландцев, едва достававших врачу до груди. Он извлекал из огромных конвертов снимки, свободно переходя с иврита на английский или арабский.
— Ваши, к сожалению, еще не готовы! — ответил он Семке. — Может — через десять минут, а может — и через час… Все бы хотели домой, никто не хочет оставаться в больнице. Но только мы решаем, когда и кого отпустить. И не ходите больше за мной. Будут готовы, мы сами вас найдем.
И снова ударил этот тягостный воздух смерти. Эти флюиды, осевшие в безднах памяти. Йони отступил к стене, чувствуя приближение обморока. С пронзительной ясностью увидел палату цфатской больницы, услышал стоны и крики, а в нос ударили запахи гноя и крови… И этот бой под Кунейтрой, танковый бой в Долине Плача.
— Давайте выйдем на свежий воздух! А можно и в кафе напротив. Кафе тут открыто круглые сутки.
Странную вещь он обнаружил в себе — после ранения, когда их подбили. Да, он не был никогда солдатом — тысячу лет. Он умирал и жил, умирал и жил — душа его не помнила ратного опыта. Да, он доблестно воевал, в бою под Кунейтрой никто не обнаружил в нем труса, никто не может его упрекнуть. Он тайну свою унесет в могилу. Внезапную меру ужаса за тысячи лет, за множество жизней.
На улице хлестал дождь: красную брусчатку и кадки с деревьями заливали потоки воды. Проезд во двор перекрывал шлагбаум с фанерной будкой. В резких порывах ветра держался настойчивый запах яблок, и Йони сразу почувствовал облегчение. «Глубокая осень, все-таки. Недаром говорили древние: воздух Иерусалима качают ангелы прямо из рая».
Подняли воротники и поскакали по лужам — в открытую дверь напротив: аптечный склад, кабинеты техслужб, всегда открытая синагога. На входе их обыскали — нет ли оружия. И пропустили в кафе, где было тихо и пусто, ни единой души за столиками.
