В НОЧЬ С ПЯТНИЦЫ НА СУББОТУ
Поздно вечером в пятницу Симка как всегда лежал голым животом на ступеньке для броска в рукопашную атаку, подставляя жопу расстегнувшему штаны лейтенанту, когда со склона раздалась мелодия их сигнала: — «ти фо ту»…. Игравший сильно волновался, мелодия срывалась и торопливо начиналась снова, в ней означался страх и призыв, не догадаться что это условный сигнал мог только кирзовый сапог. Лейтенант был всё-таки умнее кирзового сапога, и он догадался, но ебать предателя всё равно не прекратил пока не кончил, и только когда спустил, то резким движением повернул юношу и долго пристально смотрел ему в лицо, внимательно, без злобы и без жестокости, как смотрят на вещь с которую хотят распилить на части. Потом застегнулся, молча вылез из окопа, и ушёл прочь. Больше Симка его не видел. Просто он спустил ему в жопу в последний раз, и растворился в темноте ночи. Симка натянул штаны, вылез за лейтенантом, не думая что будет если тот вернётся, и обдираясь о кусты побежал к их колдобине. Он знал что случилось что-то очень важное и непоправимое, — столько тревожного призыва было в плохо наигранной мелодии. А Лореляйн обычно хорошо умел играть на губнушке. И к тому же играл он в тот вечер слишком долго, там наверху тоже что-то поняли, слышно было что там суета, кто-то кого-то ищет, потом всё замолкло.
Когда Симка примчался то Лореляйн был уже там, у колдобины. Сбиваясь и повторяясь он рассказал, что его мужчина пришёл к нему пьяный, в неурочный час, и велел спрятаться ночью в промоине на противоположном склоне хребта. Он сказал, — ночью начнётся Большое Наступление. Он сказал, что взял мальчика на фронт чтобы ебать в жопу, а подставлять жопу под осколки, в горном батальоне есть другие егерские жопы, не такие сладкие, как вот эта мальчишеская жопа, которую он КА-АК выебет, русские КА-АК испугаются, КА-АК насрут большие и вонючие кучи русского говна… — и он говорил и говорил мальчику про жопу, пока не кончил ему в жопу, про которую говорил. Командир горных стрелков был пьян и никак не мог остановить свою речь. Но про эту часть их разговора с мужчиной Лореляйн рассказывать не стал. Ему не хотелось выставлять своего мужчину в нелепом свете перед товарищем, и он поступил как поступают обычные женщины, промолчал. Достаточно сказать, что его мужчина пришёл пьяный. Закончив своё дело, командир батальона альпийских горных стрелков ушёл готовиться к наступлению дальше: — допивать шнапс в штабе батальона, там ещё оставалось несколько бутылок месячного пайка, которым всё равно завтра делиться не нужно было ни с кем. Какой бой предстоит его батальону, фон Криг знал сам без разведки, — они с капитаном Скурлатовым встречались, и сверяли карты, — увы, этот германский дворянин тоже нарушал уставы и инструкции победоносной германской армии, словно призванный вертеть кобылам хвосты геттингенский вагант-студиозус, с матрикулом в зубах и четвертушкой еврейской крови в жилах, как у самого фюрера, вот и неудивительно поэтому, что застряла на четыре года скрипя колёсами посреди нищей страны эта бесполезная война. Солдатам этого знать не полагалось, а особотделам, разумеется, и вдвойне не полагалось знать о командирских играх: — у них была другая, своя особотделовская игра, и меченные солдатской кровью карты.
