52. H. И. Гнедичу. 13 мая 1823 г. Кишинев.
Благодарю вас, любезный и почтенный, за то, что вспомнили вы бессарабского пустынника. Он молчит, боясь надоедать тем, которых любит, но очень рад [по[говорить]] случаю поговорить с вами об чем бы то ни было.
Если можно приступить ко второму изданию Руслана и Пленника, то всего бы короче для меня положиться на вашу дружбу, опытность и попечение; но ваши предложения останавливают меня по многим причинам. 1) Уверены ли вы, что цензура, по неволе пропустившая в 1-й раз Руслана, нынче не опомнится и не заградит пути второму его пришедствию? Заменять же прежнее новым в ее угоду я не в силах и не намерен. 2) Согласен с вами, что предисловие есть пустословие довольно скучное, но мне никак не льзя согласиться на присовокупление новых бредней моих; они мною обещаны Як.[ову] Толстому и должны поступить в свет особливо. Правда есть у меня готовая поэмка, да NB цензура. Tout bien vu [95], не кончить ли дела предисловием? Дайте попробовать, авось не наскучу. Я что-то в милости у русской публики.
Je n’ai pas mérité
Ni cet excès d’honneur ni cette indignité.[96]
Как бы то ни было, воспользуюсь своим случаем, говоря ей правду неучтивую, но, быть может, полезную. Я очень знаю меру понятия, вкуса и просвещения этой публики. Есть у нас люди, которые выше ее; этих она недостойна чувствовать; другие ей по плечу; этих она любит и почитает. Помню, что Хмельницкий читал однажды мне своего Нерешительного; услыша стих "И должно честь отдать, что немцы акуратны" — я сказал ему: вспомните мое слово, при этом стихе всё захлопает и захохочет. — А что тут острого, смешного? очень желал бы знать, сбылось ли мое предсказание.
Вы, коего гений и труды слишком высоки для этой детской публики, что вы делаете, что делает Гомер? Давно не читал я ничего прекрасного. Кюхельбекер пишет мне четырестопными стихами, что он был в Германии, в Париже, на Кавказе, и что он падал с лошади. Всё это к стати о Кавк.[азском] Пленнике. От брата давно не получал известия, о Дельвиге и Баратынском также — но я люблю их и ленивых. Vale, sed delenda est censura.[97]
Пушкин.
13 мая Кишенев
Своего портрета у меня нет — да на кой чорт иметь его.
Знаете ли вы трогательный обычай русского мужика в светлое воскресение выпускать на волю птичку? вот вам стихи на это
В чужбине свято наблюдаю (9) Родной обычай старины: На волю птичку отпускаю На светлом празднике весны.
Я стал доступен утешенью: Зачем на бога мне роптать, Когда хоть одному творенью Могу я волю даровать?
