Но чернокожий, похоже, держался совершенно иного мнения. По-своему он жалел некрасивых кузин прекрасной госпожи Масардери и готов был им помочь по мере своих сил. А то обстоятельство, что они с помощью приворотного зелья облегчали задачу, вызывало у него только одобрение.
— С тобой и твоими братьями все понятно, — кивнул Конан.
Чернокожий опять улыбнулся,
— В этом есть тайна, — сказал он. — Они священные сестры, а мы — священные братья.
— Но они вовсе не родились в один день, — возразил Конан. — У них разница в возрасте несколько зим.
Негр торжественно покачал головой.
— Мы решили считать их священными сестрами. Это оправдывает наш выбор. Обычно люди нашего племени женятся только на тех, кто способен, как и мы, производить на свет более троих детей одновременно. Но у нас нет выбора. В земле белых людей нет таких, кто был бы похож на нас в этом.
— А я еще считал, будто лишь кхитайская философия в состоянии оправдывать любое человеческое действие! — вздохнул Конан. — Но вот о чем я хотел тебя спросить: для чего твоя дама потащила свое приворотное зелье госпоже Масардери?
— Для того, чтобы госпожа Масардери также испытала любовный голод и утолила его с тем мужчиной, который этого жаждет.
Ну да, разумеется!
Чернокожий не видел в подобном поступке ничего предосудительного. И кузины с легкостью воспользовались его доверчивостью, чтобы заставить Масардери сделать то, о чем она впоследствии пожалеет.
— И кто же тот мужчина, который жаждет госпожу? — продолжал спрашивать Конан.
— Их несколько, и ты в том числе, — с детской искренностью и простотой ответил чернокожий. — Но сейчас, я полагаю, речь идет о Кэрхуне. Он давно смотрит на госпожу, облизываясь. Он места себе не находит. Бегает по комнатам взад-вперед, вздыхает, грызет себе руки.
— Ты уверен, что он вожделеет именно госпожу Масардери?
— А как же иначе? — Теперь чернокожий выглядел совершенно сбитым с толку. Чего же еще можно вожделеть, как не ее прекрасное тело? У нее доброе сердце, и это видно по ее лицу, а что до ее тела, то оно как сладкий лед в жаркий день…
— Так и хочется облизать, — заключил Конан, мрачнея. — Стало быть, эти девицы уже приступили к своему колдовству, а вы, глупые негры, этому не помешали… Ладно, не помешали вы, так вмешаюсь я.
— Что ты хочешь делать? — Негр вдруг испугался, видя, каким мрачным сделалось лицо Конана.
— Пожертвую собой, — ответил киммериец.
Он поднялся и вышел из своей комнаты. Озадаченный негр последовал за ним.
