В каждой избе было по две-три кадки квашеной капусты, приправленной чесноком и анисом. Есть капуста резаная, есть капуста головами. Есть зеленая капуста, и внутри кочна врощен огурец, и он зимой зеленый.
Сверлили дворы пиками, искали зерновые ямы. Нашли.
По запаху искали хлеб печеный, тоже нашли.
Жолнеры не могли досыта наесться.
Водка была с собой. Пили водку со ржаным хлебом, с капустой, с зеленым огурцом.
Пили до вечера, разделись. Раздетые, ночью встали и опять ели и пили.
Кругом тихо. На избах шапки снеговые, дорогу замело, снега кругом рыхлые.
Спали в тишине.
Ночью началась стрельба на краю деревни и крики. Оказалось, крестьянский отряд – звали тех людей «шиши» – крадучись, следовал за ротой Маскевича, и под самое утро, когда в небе звезда показалась, названная в честь пресвятой богоматери Мария, а восток розовел, напали шиши на отряд.
Маскевич спал на полатях над печью. Печку вытопили жарко, амбарными дверьми.
Прыгнул Маскевич с полатей. Тьма.
Сабля при себе.
Вскричал спросонок:
– Седлай штаны, натягивай коней!
Но было уже некогда.
Русские пришли на лыжах, а кони панские в снегу проваливались.
Били мужики гусар дубинами, кололи ножами.
Отстреливались от них паны из пистолей.
Вскочили на неоседланных лошадей, ускакали, кто смог.
В лесу без штанов холодно. Завернул Маскевич ноги в барсовую шкуру, что была на его коне вместо потника.
Холодно, тихо. Солнце встало. Лес большой.
Тут вспомнил Маскевич – все пожитки в деревне.
– За что наказуешь, бог, верного раба своего, пана Самуила Маскевича?
Ехали долго. По дороге встретили старого мужика. Взяли его проводником, чтобы не заблудиться.
Тихие лесные тропы проложены крестьянскими узкими дровнями, всаднику все время надо нагибаться, чтобы не задеть головой снегом покрытые ветви.
Спотыкалась под Маскевичем рыжая кобыла, спотыкался, хоть и был без вьюков, дюжий чалый мерин, что жался по привычке к знамени.
Ехали долго. Услышали вдалеке – кто-то по-польски ругается.
Встретили воина в синем плаще, с длинным копьем.
Сказал воин, уставивши копье на старика:
– Ведет вас холоп прямо на русскую засеку.
Поговорили, что делать с холопом. Хотели на кол посадить, но вытесать кол не было времени.
Срубили мужику голову саблей.
С сокрушением сказал Маскевич:
– Страха своего мы с него обратно не получили.
И, так сказав, снял со старика посконные его портки, надел на себя. Стало много теплее.
Ехали долго.
На другой день встретили пана Струся с тремя тысячами буйного войска. Ехать стало спокойнее. Добрались к Москве, перешли реку у Девичьего монастыря, прорвались с боем к Кремлю.
