— Хорошая собачка, — погладив по уху верблюда, ласково сказал я.
То т выгнул шею и опять как-то странно посмотрел на меня.
— Изюм! — сурово сказал я и дёрнул за поводья.
Верблюд побежал, я заорал, погонщики и мои друзья засмеялись и караван, наконец, двинулся в путь. Не знаю как там с интеллектом, но скоростью Изюм обладал спринтерской. В то время пока остальные верблюды спокойно шли вперёд, мой сумасшедший Изюм кругами носился вокруг нашего каравана. В итоге мы остановились, и ещё полчаса меня обучали верблюжьему вождению. Вскоре я освоился и смог ехать спокойно, рядом со своими друзьями.
— Кто они? — спросил я Хата, кивая на погонщиков.
— Это бедуины, они предпочитают свободную жизнь в пустыне презренной городской жизни, — явно не своими словами ответил он. — В город приезжают только за продуктами и необходимыми вещами.
— А ты не спрашивал, откуда у них деньги?
— Нет, но это не проблема, — сказал Хат и обратился с этим вопросом к ехавшему неподалёку бедуину.
Гордый житель пустыни расплылся в улыбке и, размахивая руками, минут пять что-то увлечённо рассказывал. Потом достал огромный кинжал и помахал им в воздухе. Выслушав его, Хат обернулся ко мне и сообщил:
— Сулейман сказал, что они разводят верблюдов и лошадей, а когда совсем прижимает, занимаются разбоями и грабежами.
— Добрые люди, — хмуро сказал я и опять поймал недовольный взгляд Изюма, — эй, Оултер, мне кажется, что верблюд меня ненавидит.
— С чего ты взял?
— Он всё время на меня косится.
Позвав Сулеймана, Хат показал на меня пальцем и что-то спросил. Бедуин заулыбался и громко затараторил на своём каркающем языке, вызвав смех других погонщиков. Придав своему лицу надменное выражение, я стал смотреть на горизонт. Хохот вокруг меня не стихал, но я постарался абстрагироваться от происходящего веселья. Ненавижу, когда надо мной смеются, а я при этом ни черта не понимаю. В такие моменты моё самолюбие начинает шипеть и плавиться.
Когда глупые бомжи пустыни перестали ржать, я поинтересовался у Оултера.
— Ну и что сказал Сулейман?
— Дело в том, Теди, что Изюм очень добрый верблюд, и им кажется, что он в тебя влюбился.
— А мне кажется, что кое-кому надо побриться и помыться. Чувствуешь, как воняет от этих бедуинов? Они смердят как общественный туалет в Центральном парке, но я ведь не поднимаю их на смех.
— Ты слишком болезненно реагируешь на шутки в свой адрес, — сказала Анату, мягко улыбаясь.
— Ну да, конечно, один я здесь кретин! — вспылил я и, хлопнув ногами в бока Изюма, умчался вперёд.
