— Не умеет она читать по-русски, Алексей Геннадьевич.
— Не знаю…. Враг хитёр и изворотлив, может и глупой бабой прикинуться.
— Вы думаете…?
— Я? Оно мне надо? Ты, Виктор Эдуардович, её… или его, арестовывал, ты и должен был проверить.
— Упаси Господи! — испуганно перекрестился Филиппов. — Но погодите, в Бресте, в отделении милиции, она имела некоторый интерес к одному младшему сержанту.
— Это ничего не доказывает. У них там, на Западе, не всегда и разберёшь…. Тьфу!
— Но есть ещё мнение полковника Берии. Он утверждает, что это — женщина. Товарищ опытный, вряд ли ошибётся.
— Берия-младший? Лаврентий Павлович? — переспросил Годзилин.
— Он самый. Приходилось встречаться?
— Да, пару раз пересекался у полковника Белобородова. Вот же человечище!
— Кто?
— Оба, — генерал-майор подошёл к разгромленному сейфу и, позвенев там, достал бутылку, запечатанную сургучом. — Ты как, на троих не откажешься?
— Он не употребляет, — Виктор Эдуардович мотнул головой в сторону кожаного дивана, на котором вольготно раскинулся Такс, положив голову на боковой валик.
— Ему и не предлагаю, обойдётся по малолетству, — ответил Годзилин, чем вызвал недовольное рычание. — Ты майор, я — генерал-майор. Как раз три звания, если моё надвое разделить. Так наливать?
— Конечно, — Филиппов принял стакан, по привычке всё ещё называемый маленковским. — За что будем пить?
— Давай за искоренение пьянства в славных рядах Рабоче-крестьянской Красной Армии. Да не напрягайся ты так!
— Я и не напрягаюсь. Только не пойму, как этот тост соответствует текущему моменту.
— Нормально соответствует. Даже колеблется вместе с линией партии. Водка, употреблённая к месту и в меру — сильнейшее оружие в руках трудового народа против происков мирового империализма, троцкизма, и космополитизма. Ты как, относишь себя к трудовому народу?
Виктор Эдуардович мысленно перебрал всех предков до седьмого колена, среди которых попадались бояре, три князя, один из которых светлейший, четыре царских генерала, один митрополит, и родной отец, ушедший в отставку подполковником, и поспешил согласиться:
— Конечно, отношу. Даже, без ложной скромности, — практически пролетарий!
Такс с дивана беззвучно смеялся, оскалив зубы и высунув язык. Ага, видели мы таких пролетариев, которые за обедом пользуются ножом и вилкой и, даже в одиночестве, сморкаются в носовой платок, стесняясь утереться рукавом.
— Чего это с ним? — обратил внимание Годзилин. — Может голодный?
— Вряд ли, всю дорогу до Минска только и делал, что жрал. Даже сухой паёк для арестованной сожрал. Представляете — банки с тушёнкой разгрыз.
