— Вы видели нашу собачку? — я пожал руку подошедшему врачу.
— Не совсем, господин… э-э-э…?
— Генерал-майор. Но учтите, я здесь инкогнито.
— Понимаю, — Коньков улыбнулся. — Я и сам, в некотором роде…. Мобилизован добровольцем. Но это тоже тайна.
— Так что Вы видели, Игорь Петрович?
— Час назад меня вызвали сюда для оказания медицинской помощи местному ресторатору. К большому сожалению помочь не получилось. Он скончался за пять минут до моего прихода, так что пришлось просто зафиксировать летальный исход. Но при осмотре тела обнаружены следы от укусов.
— Бред, — возмутился я. — Охотничья собака может покусать в целях самообороны, но никогда не загрызёт человека насмерть.
— Позвольте, но никто этого и не утверждает. Диагноз поставлен чёткий и сомнений не вызывает. Смерть наступила в результате острого приступа амфибиотрахической асфиксии, причины которой неизвестны.
— Простите, — я решил уточнить. — Как название болезни? Она не заразна?
— Видите ли, — пояснил профессор. Это не совсем болезнь. Можно сказать проще — жаба задушила.
Житие от Израила
Пока Гаврила точил лясы и расшаркивался с заезжим медицинским светилом, мы с Лаврентием занялись делом. Таксометр выдал новое направление и эмоциональный след. Я бы даже уточнил — отпечаток следа, наложенный поверх чьей-то тихой паники. Так, во всяком случае, пояснил прибор. Палыч пытался добиться большего, задавая всё новые параметры поиска, но на экране высвечивалась одна и та же надпись — "Хау, я всё сказал". Пришлось довольствоваться малым. Но сначала предупредил непосредственного начальника:
— Товарищ Архангельский, тут у нас нарисовалось кое-что. Мы сходим, проверим?
Гиви кивнул не оборачиваясь:
— Хорошо, встречаемся через час на этом же месте.
Мы с Лаврентием Павловичем козырнули, обозначая перед посторонними субординацию, щёлкнули каблуками и отбыли. Правда, совсем недалеко, минут десять пешего хода. Проклятый прибор, невзлюбивший нас с первых же мгновений, злорадно пискнул, выдвинул откуда-то сбоку лазерную указку и направил луч на ближайший канализационный люк.
Берия спрятал таксометр в саквояж и заявил:
— Да он наверняка бракованный.
— Лаврентий, посмотри мне в глаза, — потребовал я. — Разве делать атомную бомбу было легче?
— Я туда не полезу, — ответил Палыч, не поднимая взгляда.
— Никто и не заставляет.
— Да? — за стёклами пенсне блеснула надежда.
— Конечно! Ты должен сделать это абсолютно добровольно. Вспомни, как наш Такс тебя любил. А вдруг он там лежит весь израненный, истекая кровью, с поломанными крыльями? Ждёт, надеется и верит, считает последние мгновения уходящей жизни, и часы, отделяющие его от спасения. Что ты творишь, Лаврентий Павлович? Разве можно убивать в собаке любовь к человечеству? Не бери грех на душу!
