— Чего встали, орлы, — протиснулся в передние ряды опешивших солдат Балабуха, — этого, что ли, испугались? Да он пьян в дым, в двух шагов ни в кого не попадёт.
— В Петра вона попал, — буркнул кто-то, указывая на лежащего на пороге убитого пулей солдата.
— А ну, орлы, — крикнул Балабуха, — выволоките-ка этого, — дальше он вставил непечатное словцо, — из дому! Да поскорей!
Словно разбуженные этой командой солдаты ринулись на коменданта. Он успел ткнуть кого-то шпагой, но её быстро вырвали из рук, самого коменданта скрутили, врезав несколько раз для острастки, и швырнули под ноги капитану.
— Тащите его к царю, ребяты, — усмехнулся он. — Взвода на это хватит. Остальные — за мной. Поглядим, что там, у стен творится. За мной!
Комендант стоял перед Пугачёвым на коленях, на плечи ему давили тяжёлыми руками два дюжих лейб-казака.
— Ну что, немчик, — густым голосом произнёс «император», — отказываешься признать меня, хоть мы с двоим батькой из одних земель родом будем?
— Ты самозванец, Емелька Пугачёв, — выплюнул ему под ноги комендант крепости, действительно, из обрусевших голштинцев, чей отец был выслан сюда комендантом ещё после гвардейского мятежа, приведшего на трон Елизавету Петровну, — ни слова по-немецки не разумеющий, nicht wahr?
— Бесовскими речами тебе меня не смутить, сатана немецкий, — столь же густо и веско сказал на это Пугачёв. — Кто я таков не тебе болтать. И за речи твои я приговариваю тебя повесить. Вона на том столбу.
Тут же казаки, прижимавшие коменданта крепости к земле своими тяжёлыми ладонями, подхватили его и потащили к указанному столбу. Комендант с неожиданной силой вырывался, даже отбросил одного, и всё время кричал: «Хамы! Скоты! Быдло! Flegel! Mi?geburt! Luder!»; часто перемежая немецкую речь с русской, густо заправленной матом. Казаки, да и сам Пугачёв усмехались в усы-бороды, иногда кто-то из собравшейся толпы крякал: «Эк заворачивает. И где токмо выучился-то, немецкая его душа». А между тем дюжие казаки навалились на коменданта, откуда-то вынырнул ловкий человечек с верёвкой в руках, на одном конце которой уже была увязана петля. Её накинули приговорённому на шею, перекинули через столб и дюжие казаки без церемоний навалились на другой конец, ухватившись за пеньку своими мощными руками.
Дальше смотреть «царёв суд и расправу» у Кутасова не было ни малейшего желания. Он развернулся и, никем не замеченный, покинул набитую казаками и солдатами рабочих батальонов площадь.
