— Заводы, Пётр Фёдорович, в единый день не перестроить, — покачал головой Кутасов. — Кондрашов сообщает, что первые пушки новых моделей мы получим не ранее, чем через несколько месяцев.
— Толку-то с них будет тогда, — пробурчал Пугачёв. — Мы Москву к тому времени взять уж должны будем по вашему плану, товарищи.
— На этом жизнь не кончится, Пётр Фёдорович, — ответил ему Омелин. — Будем воевать дальше с войсками вашей супруги, да и интервенцию исключать не стоит. На нашу землю много охотников найдётся, — пояснил он для Пугачёва, комиссар не был уверен, что «казацкий царь» понимает такое трудное слово как интервенция.
— Что да, то да, — важно покивал Пугачёв. — Но немчуру мы к нам не пустим, нечего им тут делать.
Кутасов криво усмехнулся про себя. И это говорит Карл Пётр Ульрих, сын голштинского герцога Карла Фридриха. Видел бы покойный Карл Фридрих своего «потомка», отправился бы на тот свет во второй раз, а уж от его слов про немчуру, в третий.
— Закрыть направление Арзамас-Муром-Москва нет никакой возможности, — отчеканил премьер-майор Михельсон. — Сил моего корпуса, вернее, его остатков, если быть точным, хватит, чтобы отразить атаку пугачёвцев.
— Я так и доложу его высокопревосходительству, — кивнул фельдъегерь, прибывший в ставку корпуса несколько минут назад.
И, сменив коня на свежего, он умчался обратно в Москву. Я присутствовал при его прибытии в лагерь. Высокий парень в чистеньком мундире, только сапоги с рейтузами перемазаны в грязи. Спрыгнув с коня, он коротко отдал честь премьер-майору и подал приказ генерал-аншефа Панина. Наш командир прочёл его, криво усмехнулся и ответил именно теми словами, что я привёл выше.
После того, как я смог встать на ноги, я тут же забрался в седло, сменив надоевшее хуже редьки горькой исподнее, в котором валялся в госпитальной пролётке, и надев парадный мундир. Повседневный уже успел затаскать Пашка, оба мундира которого пришли в полную негодность за время отступления из-под Казани. Не отбирать же, в конце концов. Однако за время моего отсутствия произошло некоторое изменение в командном составе полка. Мой взвод принял вахмистр Обейко и, не смотря на мои в нём сомнения, командовал во время отступления наилучшим образом.
— В общем, поручик, — сказал мне Коренин, — для тебя пока должности в эскадроне нет. Временно. Но, хочу сказать, о тебе прослышал сам Михельсон, и затребовал тебя к себе.
Вот так я и попал на штабную должность. Вернее, у меня и должности-то не было, я просто ошивался при Михельсоне, кем-то вроде младшего адъютанта. Он присматривался ко мне, но для чего — непонятно. В конце второй недели нашего отступления, когда я вернулся из дозора, куда отправился со своим бывшим взводом, Михельсон вызвал меня к себе в палатку.
