Пришлось тут же возвращаться в постель, но эта выходка придала мне сил. И Коренин, что пришёл справиться о моём здоровье в тот день, хоть отругал меня для виду, но глаза его выражали полное согласие с моими действиями. А когда батальонный лекарь Минахин отошёл от моей койки, ротмистр как-то даже воровато оглянулся вокруг и сказал, как бы ни к чему:
— Командир мой первый, премьер-майор Галич, ещё от кавалерии гренадерского фон-дер-Роппа полка, любил говаривать. Ежели у человека сил хватило, чтоб из госпиталя сбежать, то и воевать сил вполне хватит.
И подмигнув мне, ротмистр ушёл. Понять столь явный намёк мог и самый глупый дурак, как сказал бы мой достойный отец.
Их императорское величество изволили гневаться по поводу ретирады из Казани. Кутасов поймал себя на мысли, что начинает думать оборотами, принятыми в этом веке, а не в его времени. Особенно, когда дело доходило до самого Пугачёва. А сейчас вождь рабоче-крестьянского восстания был не просто во гневе, он был в ярости.
— Надо было продолжать осаду! — кричал он, размахивая булавой так, что навершье её грозило раскроить череп Кутасову. — Почему ты приказал уходить, бригадир?! Мы же прижали михельсонову пехоту. Разнесли в пух и прах! Оставалось только кремль казанский взять!
— У нас нет осадной артиллерии, — повторял Кутасов, — по крайней мере, такого калибра, чтобы пробить стены казанского кремля. Долгой осады не выдержать нам, именно нам, а не гарнизону крепости. Подойдут Мансуров, Голицын, Муфель, да Бог знает, кого ещё пошлёт против нас ваша неверная супруга…
— А что же нам теперь делать, — разводил руками Пугачёв, — на этом берегу Казанки?
— Ждать, Пётр Федорович, — говорил Кутасов, — когда Михельсон выйдет дать нам бой. Он не преминет сделать это, ведь у него в подчинении, в основном, конница, а пехоту мы и без того хорошо проредили. В крепости от драгун с карабинерами толку нет, разве что раздать мушкеты, да на стены поставить. Нет, Пётр Фёдорович, Михельсон выведет свой корпус из Казани. Вот в поле-то мы его и разобьём.
— Разобьёшь ты, бригадир, — успокоился несколько Пугачёв, но ту же впав в новую крайность, смертный грех уныния, — как же. Два эскадрона из Михельсонова корпуса разнесли два твоих батальона в пух и прах.
— Разнесли, — спорить было бессмысленно, — но не в пух и прах. Из пяти рот батальона из боя вышли две, практически полного состава.
— Из пяти сотен — меньше двух, — ехидно заметил Мясников, втайне радовавшийся поражению Кутасова.
