— Сломаны пять или шесть рёбер, трещины ещё, как минимум трёх, — говорил сухой голос, будто приказчик перечислял купцу сумму убытков от лавки за неделю. — Отбиты лёгкие, есть подозрения на разрыв. Что ни час у поручика начинается кровохарканье. Контузия средней тяжести. И это уж не считая множества колотых и резаных ранений мягких тканей ног.
— У меня каждый солдат на счету, доктор, — отвечал ему знакомый голос, вместо купца в воображении моём возник ротмистр Коренин. — В эскадроне большие потери, а вы держите на койке одного из лучших моих офицеров. — Если б мог, я бы покраснел, наверное. — Приведите его в порядок в кратчайшее время, иначе…
— Не надо грозить мне, ротмистр, — отмахивается доктор с голосом приказчика.
— Что мои угрозы, — вздыхает Коренин, — вот Пугачёв, тот всем нам погрозит. Так погрозит, что мало не покажется. Ни мне, ни вам, доктор.
— Да поймите вы, ротмистр, — вскрикивает доктор, — ведь не железная же у вас голова. Как я могу поднять вашего поручика на ноги? Я не Христос, а он, Господи прости, не Лазарь. Я могу хоть до Страшного суда повторять: «Встань и иди»…
— Эй-эй, потише, доктор, — я так и вижу, как Коренин, человек набожный, крестится. — Ещё батюшка услышит, будет нам проповедь на полчаса с обещаниями и Страшного суда, и Бог ещё знает чего. Но поймите и вы меня, доктор. Да, вы не Спаситель, и Ирашин — не Лазарь. Но вас рекомендовали как наилучшего военного врача.
— Ротмистр, я хирург, пули извлекаю, раны зашиваю, — соглашается доктор, — но тут всё зависит только от поручика. От его здоровья, а оно, смею вас заверить, у него богатырское. Не за два дня, но, думаю, скоро.
Этот диалог словно придал мне сил. Звуки всё быстрей скользили по бронзовым извивам геликона. Медленно разжимался стальной обруч со средневековой гравюры. Ватные ещё вечером ноги к утру уже сами просились бежать. Втайне от батальонного лекаря Минахина, того самого доктора с голосом скучного приказчика, утром второго дня после боя я попытался подняться, опираясь на деревянную спинку кровати. И, как ни странно, мне это удалось. Я сделал несколько шагов на плохо гнущихся ногах, но тут примчался батальонный лекарь — высокий и худой, к такому более всего подходит слово «каланча», он размахивал руками, словно мельница крыльями, и кричал на меня так, будто я находился от него в полуверсте, не меньше.
— Вы что думаете?! Мне вас на ноги ставить надо, а вы уже ходить! Да вы что же, ума совсем лишились! Обо всём! Обо всём ротмистру Коренину сообщу!
