— Почему, дружище? Что может произойти после? Ты превратишься в тыкву? — спрашиваю я.
Том пожимает плечами, но не отвечает. Он понимает, что оказался под башмаком, и у него нет иного выхода, разве что хранить молчание и надеяться, что я не буду слишком долго подкалывать его.
— Наверное, она чертовски хороша в постели, если ты готов пожертвовать свободой, самоуважением и прочими разнообразными девицами?
Он сердито смотрит на меня и старается поменять тему разговора:
— Где Крейг?
— У него какое-то собрание в школе. Кажется, он сказал: ассоциация родителей.
— А ему доплачивают за то, что он задерживается допоздна?
— Не думаю, — пожал я плечами.
— Тогда о чем он только думает?
— О том, чтобы присмотреться ко мне. Принести еще выпить?
Когда я возвращаюсь к столу с новой порцией, Крейг уже здесь.
— Ты подстригся, дружище, — отмечаю я. — Хорошо выглядишь.
Крейг подносит руку к волосам и вспыхивает, словно девушка.
— Спасибо, Джон. Я сходил в тот салон, который ты посоветовал.
— Спокойней, дружище. — Я обвожу насмешливым взглядом зал. — А то люди подумают, что мы педики.
— Вы двое очень сблизились, — со смехом замечает Том.
— Я не отказался бы жениться на Крейге. Он приятный, у него уважаемая профессия, и он хорошо относится к своим родителям.
— Отвяжись, Джон, — смеется Крейг.
У нас принято подшучивать друг над другом. По правде говоря, мы с Томом и Крейгом прикрыли бы друг друга от пули, если бы возникла подобная необходимость, хотя, надо признаться, навряд ли таковая возникнет. Но в любом случае мы хорошие друзья, просто потрясающие. Мы знаем все друг о друге, как могут знать только старые друзья. Нам не нужно пытаться произвести друг на друга впечатление, порой, когда мы встречаемся, мы почти не разговариваем, но все равно считаем, что хорошо провели время. Ребята, знают, откуда я происхожу, они и сами произошли из той же среды. Они знают и то, куда я направляюсь и каким образом добрался туда, где сейчас нахожусь. Они тоже пытались поднять свои задницы, карабкаясь по параллельным смазанным жиром столбам. Порой я стыжусь своего происхождения, но чаще мне стыдно из-за того, что я стыжусь своего происхождения. Моя семья — это добропорядочные, честные представители рабочего класса. Меня окружали плохие обои, дешевые нейлоновые простыни, дерьмовые консервы, но неплохие люди.
Ребята понимают это. Не многим такое дано.
Конни тоже понимала.
Боже мой, каким образом эта женщина снова проникла в мои мысли? Я пытаюсь избавиться от нее, вызвавшись сходить за выпивкой для Крейга.
