– Представляю себе.
– Я нарисовала его в школе, и мы решили отметить его рождение.
– Ага, понятно, – усмехнулся Патрик. У него было маловато опыта в общении с детьми, но он заподозрил, что этот ребенок не похож на других.
– Кэсси, уже девятый час. Если ты хочешь посмотреть перед сном видик, то отправляйся. До свидания, мистер Маккэлем. – Рэнди кивнула в его сторону, потом взглянула на Джордану. – Джордана?
– Я тоже скоро приду, Рэнди, – отозвалась наконец все время молчавшая девушка. Она с наслаждением вслушивалась в дразнящий тембр голоса Патрика, сравнивая его с тем, что рассказывала о нем Рэнди.
Он высок, это она и сама поняла – по тому, с какого расстояния доносился его голос, и еще по тому, как он наклонялся, чтобы поцеловать ее. Крепкий, но стройный. Да, об этом она догадалась, когда он прижимал ее к себе. Волосы цвета темного золота. Рэнди сравнила их с листьями поздней осени и добавила, что они кольцами лежат на воротнике. Кожа отливает светлой бронзой, и на ее фоне сверкают синие глаза.
Как сапфиры – их Джордана могла только представить. Есть еще шрамы, сказала Рэнди. Один над бровью, другой на губе. Получил на ледовой площадке, во время своей любимой игры? Джордане оставалось лишь гадать.
Красивым его не назовешь, но, учитывая его размеры и масть, выглядит он потрясающе. Когда входит куда-нибудь, заверила ее Рэнди, ни одна женщина не остается равнодушной.
– Привет. Как прошел день?
– Прекрасно.
День его прошел хуже некуда, но он не собирался докладывать ей о том, как ни с того ни с сего рявкал на людей и взвинчивал всех вокруг бесполезными распоряжениями. Даже Рейф поглядывал на него с чувством, весьма смахивающим на жалость, и в конце концов посоветовал ему прогуляться домой в Шотландию и предоставить более хладнокровным расхлебывать ту кашу, что он заварил.
От жалости Рейфа он и вовсе встал на дыбы.
Вспомнил, как ненавидит жалость Джордана. Вот так его день и вертелся каруселью, постоянно возвращая его мысли к ней.
Обхватив бокал, Джордана поглаживала рифленое стекло.
– Я не была уверена, что ты придешь.
– Я тоже.
– А почему пришел?
– Хотел бы я знать. – Но он знал почему…, он хотел увидеть ее снова, вот такую, как сейчас. Спокойную, сдержанную, с одной лишь лихорадочно пульсирующей жилкой на виске – доводом, что спокойствие ложное.
– Не хочешь присесть?
– Нет, – вырвалось у него гораздо резче, чем он хотел. – Нет, – повторил он чуть мягче. – Я долго ехал из Атланты. Нужно размять ноги.
