Тревога | страница 67



Батя на глазах продолжает молодеть, шуточки начинает подпускать, всегда одни и те же, потом появляется игривость — хлоп сына по спине, хлоп мамку по чему попало, потом ласковость его берет, и уже говорит не иначе, как «миленькии мои, хорошинькии», и снова — «поехали!».

Когда от «родительского дня» остается лишь рыхлый кусок студня цвета прошлогодних листьев, мать швыряет его под соседний куст, а бутылки прячет в корзинку. Батя тем временем закуривает, лежа на спине, и начинает осматриваться:

— Погляди, мать, как дерева набирают силу! Вон те сосёнки с прошлого лета куда как поднялись… Э-эх!..

Мать, втирая в ладони селедочный жир, поглядит направо, потом налево и молчит. Теперь она собирает, укладывает, вытряхивает. А Славка ждет: вдруг на этот раз они все-таки пойдут на озеро, куда без воспитателей и родных никого не пускают.

— Слышь, мать, тебе говорю — красота-то какая, а?

Никто в «родительский день» так не наслаждается, как отец. Оттого что мать не отзывается, он некоторое время молча лежит, дымит, блуждает глазами по жидкому лесочку — это вдохновляет его, и тогда, пустив нежнейшего матюга, снова пристает с красотой.

А мамка молчит. Она уставилась наконец на сына:

— Вроде бы похудел от прошлого разу или нет? Или кажется мне, а?

— Ничего я не похудел, — злится Слава и вырывается. Он не любит, когда селедочными руками трогают лицо.

Жест этот мать толкует по-своему и, подозрительно взглянув, спрашивает:

— Майку новую не потерял еще?

Она спросит об этом еще и еще, когда майка вылиняет и пообтреплется, и когда приедет сюда в последний раз уже за ним.

Этот задушевный разговор обычно прерывается храпом бати. Тогда мать жалостливым голосом просит:

— Поди, сыночка, погуляй, а мы с отцом маненечко отдыхнем.

И Слава уходит, зная — до обеда мать с отцом проспят, а потом, одуревшие и разморенные, начнут собираться домой.

Слава бродит по лагерю и в конце концов снова оказывается у «Добра пожаловать!».

Горькая зависть скулит в его сердце. Он понимает, что мамка с батей умаялись за неделю, конечно, жалко их, но себя все равно жалеет больше. Очень обидно ему и грустно.

Всего несколько секунд картина эта была у Славы перед глазами, а он почувствовал себя так, будто проснулся от сна, в котором долго плакал.

Но это быстро прошло. Вика принесла эмалированную миску с водой, и Марс набросился на воду. Он пил и пил, а когда наконец утолид жажду и поднял голову, все увидели, что морда у него опять печальная.