Мысль о Кати снова заставила сердце Энн больно сжаться. Если не ради себя и Джона, то уж ради Кати она просто обязана доказать, что Джон невиновен. Кати обожала отца.
— Хотите кофе? — спросила Энн.
— Я бы предпочел чашечку того кофе, который вы пили на балконе, — ответил он.
Поджав губы, она прошла в кухню, извлекла из холодильника бутылку и открыла кухонный шкаф, чтобы достать оттуда бокал. Она не слышала, как он подошел, пока не увидела его протянутую руку.
Он потянулся за стаканом. Взяв бутылку у нее из рук, он налил себе вина, промурлыкал:
— «Когда ты однажды в Риме…» Ваше здоровье! — И проглотил стакан розового шабли так, словно это была вода.
— Вы собираетесь напиться на службе? — поинтересовалась она.
— Я не на службе.
— Тогда чем вы здесь занимаетесь? Ищете орудие убийства в моем доме в свободное от работы время?
— Именно, — бесстрастно подтвердил он, налил еще вина и, пройдя мимо секретера, стоявшего в алькове, остановился у мольберта. Не спросив разрешения, он откинул занавес, прикрывавший ее последнюю работу, и, увидев картину, присвистнул. Портрет старой каджунки, у которой Энн каждое утро покупала цветы на Джексон-сквер, был почти закончен. Женщина улыбалась, и доброта светилась в ее глазах. По обветренному, с задубевшей кожей лицу трудно было угадать ее расовую принадлежность. Впрочем, она, вероятно, и сама не знала, к какой расе принадлежит: такова уж удивительная особенность Нового Орлеана. Женщина была пожилой, потрепанной жизнью, но душа у нее наверняка была прекрасной, и это делало ее лицо красивым. Энн считала этот портрет хорошей работой. Одной из своих лучших. Он был почти закончен, оставалось дописать фон.
— Я думал, что Джон Марсел работал над «Дамами красного фонаря», — сказал Марк.
— Он над этим и работал.
— Но тогда…
Она выхватила занавес из его рук и закрыла картину.
— Это моя работа.
— Ваша?
— Да.
Он мог что-нибудь и сказать. Комплимент был бы вполне уместен. Но он промолчал.
— А! — только и произнес Марк, теперь уже медленно потягивая вино и продолжая обход квартиры. Он качал головой.
— Просторно, мило, но очень по-женски, — сказал он наконец.
— Вы уж простите.
— Вам незачем извиняться передо мной, но нравилось ли это Джону?
— Комната ведь не набита статуэтками… А Джону? Да, ему нравилось. Почему бы и нет?
Марк пожал плечами.
— Потому что, видите ли… это уж больно ваша комната, — ответил он. — Она так и благоухает вашими духами.
— Вероятно, это мыло, я только что из душа. Вам бы тоже не мешало воспользоваться, знаете ли.
