— И какие?
— Мне трудно об этом говорить. — Он передвинул папку к другому краю стола и замолчал.
— Ну же, синьор Раванелло… — тихонько попросил Брунетти, не дождавшись продолжения.
— Я был другом Леонардо. Единственным, наверное, его близким другом. — Раванелло взглянул на Брунетти, затем на свои руки. — Я все о нем знал.
— Что вы о нем знали, синьор Раванелло?
— Я знал, что он любит переодеваться. И про мальчиков тоже. — Он покраснел и сидел не поднимая глаз. — Мы проработали бок о бок десять лет. Мы дружили семьями. Он был крестным отцом моего сына. По-моему, у него не было друзей, кроме меня. — Раванелло смолк, будто это было все, что он мог сказать.
Брунетти, тоже помолчав, спросил:
— А как он вам признался? Что он вообще говорил?
— Однажды мы с ним были здесь вдвоем в воскресенье. У нас тогда скопилось много дел, потому что в пятницу и в субботу не работали компьютеры. Когда мы уже заканчивали, он просто обернулся ко мне и сказал.
— Что он сказал?
— У меня осталось очень странное чувство после этого, комиссар. Он оторвался от экрана и поглядел в мою сторону. Я заметил, что он прервал работу, я подумал, что он хочет спросить что-то насчет операции, которую как раз регистрировал, поэтому я тоже посмотрел на него. — Раванелло помолчал, припоминая. — Тогда он сказал: «Знаешь, Марко, мне нравятся мальчики». Затем он снова принялся за работу. Это прозвучало так, будто он назвал мне номер операции, или сумму, или еще что-нибудь в этом роде. Очень странно.
Выждав некоторое время, Брунетти снова спросил:
— И больше он ничего не говорил вам? Может, добавлял что-нибудь впоследствии?
— Да. В тот день, после работы, я попросил его объяснить, что он имел в виду.
— И что он ответил?
— Он сказал, что ему нравятся мальчики, а не женщины.
— Мальчики или мужчины?
— Ragazzi. Мальчики.
— Он не упоминал склонность к переодеванию?
— Не тогда, потом. Примерно месяц спустя. Мы ехали на поезде в Верону, и когда проезжали Падую, на платформе стояло несколько человек. Тогда-то он и признался.
— Как вы отреагировали?
— У меня был шок. Я и не думал, что Леонардо такой.
— Вы предупреждали его?
— О чем?
— О том, что его положение — обязывает.
— Конечно. Я сказал ему, что если кто-нибудь узнает, то на карьере можно будет поставить крест.
— Почему? Разве гомосексуалисты не работают в банках?
— Нет, я не о том. Дело в переодевании и в проституции.
— И об этом он вам говорил?
— Да. Он сказал, что снимает проституток, а иногда и сам…
