Ящер-3 [Hot & sweaty rex] | страница 132

Но прежде чем я толком об этом подумал, Норин стремительно умчалась с вечеринки с двумя мелкими подружками на прицепе. Джек вернулся к своей физкультурной приятельнице и снова занялся с ней игрой в сплетение языков, а я остался один и на весь оставшийся вечер крепко приналег на базилик.

В дальнейшем, однако, как вновь свободный мужчина я получил оправдание для визитов в дом Джека, и Дуганы были счастливы видеть меня на обедах, на десертах, на уикендах… Ронда Райхенберг исчезла из моей жизни – она в темпе нашла себе другого молодого бычка в школьном дискуссионном клубе, который вполне справлялся с рабочей нагрузкой сексуального характера, а я был ею забыт.

Норин, в отличие от всей остальной семьи, не особенно восторгалась моими регулярными визитами. Во время трапез, на которых я присутствовал, она почти все время молчала, а после них отказывалась болтаться со мной и Джеком.

– Так даже и лучше, – сказал он однажды, когда Норин отклонила приглашение в кино. – Она бы всю дорогу языком молола.

Что мне, надо сказать, отлично бы подошло. Неохота Норин обменяться со мной хоть словом сводила меня с ума. Тем не менее я был уверен, что стоило бы мне только остаться минут на пятнадцать с ней наедине и применить самую малость свойственного Винсенту Рубио шарма, она стала бы моей, а я стал бы ее, и на пыльный закат на лихих конях мы бы помчались. Но слышал я от нее только «передай горчицу», «передай соль» и «пока».

После почти полугода сплошных обломов и беспрекословного послушания я решил, что моя рабская покорность Норин совершенно бесполезна. Я мог до упора таскаться за ней, точно потерявшийся щенок, – ее запах завораживал меня за столом у Дуганов, по всему их дому, в школьных коридорах, – но если она собиралась всякий раз откусывать леску, бесцельно было закидывать удочку. Эту рыбалку пора было кончать.

А потому, когда подошел вечер очередной среды, я остался дома вместо того, чтобы направиться к Джеку на обед. То же самое – в четверг. А весь тот уикенд я проболтался с другой компанией, пытаясь забыть свои беды. В первый день я, должно быть, тысячу раз вспоминал Норин; во второй день цифра снизилась, думаю, где-то до 999. Это уже было начало.

Две недели спустя целые часы порой проходили без запаха соленой воды и плодов манго, внезапно выскакивающего у меня в голове, и я знал, что уже нахожусь на пути к полному выздоровлению. Если Норин мне не светила, значит, она мне не светила – и какого, собственно, черта это должно было кого-то волновать? Ронда Райхенберг и ее завораживающая сладость были от меня всего в одном телефонном звонке, возникни вдруг такая потребность.