Вернувшись на кухню, я удобно устроился на кушетке, обложившись подушками и установив все припасы на расстоянии вытянутой руки. Мирно долакал «Распутина» и не спеша приступил к коньяку. Курил, вяло жевал консервы и яблоки. Ни один тревожный звук не долетал до моего слуха. Уютно тикали настенные часы. Верхний свет я потушил, оставя лишь мраморный ночник в виде совы с распахнутым клювом. Я и сам, как эта сова, залетел негаданно, сослепу в подземелье химер.
Татьяна не вернулась ни через три часа, ни через четыре, и в восьмом часу утра, когда я проснулся, ее тоже не было в квартире.
Это меня не удивило и не взволновало. Чувствовал я себя превосходно. Похмелья как не бывало.
Приняв душ и напившись крепкого чая, я позвонил в контору, где регулярно подрабатывал на вызовах. Мастер Толяныч, снявший трубку, весело сказал: «Подскакивай, дружок, есть два неплохих заказа».
На столе я оставил записку: «Спасибо за ночлег. Позвоню днем. Женя».
Мой бедный, старенький, поседевший «жигуленок» стоял там, где я его вчера оставил: одним колесом чуть не вцепившись в мусорный бак.
3
Мастер Толяныч (Петров Анатолий Сергеевич) прожил жизнь удалую. Только годам к пятидесяти малость поутих, помудрел, замкнулся в себе. Как раз к этому сроку у него впервые завелся настоящий паспорт и вид на жительство, прописки пока еще, правда, не было. Снимал он комнату в Мытищах и исподволь подыскивал женщину для совместного проживания на ее жилплощади. Впрочем, за Москву он особенно не держался, это был никому не обременительный каприз уставшего шляться по миру человека, способ позднего самоутверждения. В сущности; ему было безразлично, где скоротать остаток дней.
Судьба уготовила ему бродяжью долю, и он с достоинством ее принял безропотно, промотавшись сорок лет по окраинам великой державы, из поселения на поселение, из зоны в зону. Всему виной, и он сам это отлично понимал, был его строптивый нрав и какое-то поразительное, бившее из него, как лава из вулкана, грозное свободолюбие. Людей, подобных ему, не умевших стерпеть и малейшего намека на ущемление, я, пожалуй, больше и не встречал. Облик у него был медвежий: крутая, налитая мощью осанка, кривые (колени перебиты в одной из драк), коротковатые ноги, как две перекосившиеся стальные опоры, и крупный, четко обрисованный череп с выпуклыми надбровными дугами, расплющенным носом и упрямым, улыбчивым ртом. Глазки у него были маленькие, веселые, ясные и цепкие.
