— …в свое время уже пережили нечто подобное. И там лились реки крови и горели города. А если вы считаете, что они за несколько десятков лет сумели изменить человеческую природу, то обратите свой взор к дымящимся развалинам на месте цветущих городов и прочим следам последней войны и… избавьтесь от этой иллюзии. — Майор замолк, лицо его было мрачно, — Ну а лучшим подтверждением моим словам служит то, что в самой чудовищной бойне, которую знала история планеты, принимали участие ТОЛЬКО цивилизованные страны и народы.
В наступившей тишине стало слышно, как шумит за окном разыгравшаяся вьюга. Не стоило и говорить — только что услышанное было явно внове для всех присутствующих. И, вне всякого сомнения, произвело на них ошеломляющее впечатление. Круифф несколько мгновений не шевелился, словно завороженный последними словами, пока до его сознания не дошло, что русский, ко всему прочему, усилил воздействие своих слов легким уровнем психопринуждения, проделав это так искусно, что даже и Айвен не сразу догадался. Майор между тем спокойно сказал:
— Подумайте над этим, и не стоит больше сегодня спорить.
Минут через пятнадцать, когда люди начали уже потихоньку расходиться, к ним снова подскочил ротмистр, сияя как медный пятак, и по своему обыкновению щелкнул каблуками.
— Господин Кройф, господин Юри, ваше сиятельство, прошу простить мою назойливость, но у одного из офицеров сегодня день ангела, и мы почли бы за честь…
— А не слишком ли для одного вечера? — пробурчал Круифф.
— Ну, не смею настаивать, но мы недолго и почли бы за честь, если бы вы… хотя бы на полчаса…
Майор кивнул и, с некоей неуловимой грацией прирожденного аристократа, которая, среди прочего, и заставила всех безоговорочно принять версию о его княжеском происхождении, изящным кивком попрощался с сидевшими за столом и двинулся вслед за офицером.
В просторной комнате именинника собралось человек тридцать, причем Круиффу, едва он переступил порог, сразу стало ясно, что основной причиной, побудившей большинство из них прийти сюда, были вовсе не именины. Впрочем, никто этого и не скрывал.
Спор разгорелся с первой же минуты. Здесь, в кругу своих, не стесненные присутствием дам и генерала, офицеры уже не старались сдерживаться, а потому разговор велся довольно жестко. Некоторым не понравилось сравнение со стаей, кто-то ставил во главу угла альтруизм и пассионарность истинных героев, а ротмистр оказался приверженцем самых жестоких мер.
