— Вот пиявка! — сплюнул я и, ухватив Колобка за уши, принялся тащить, отрывая от ноги. Протяжно замяукав, хлебопродукт еще сильнее вцепился в мою щиколотку. Я заорал, почувствовав, что теряю равновесие. Спустя миг я уже заваливался назад, внезапно упершись спиной во что-то твердое и холодное. Тут же оно подалось, и мы, завопив на два голоса, рухнули вовнутрь.
— Простите, что интересуюсь, но КАКОГО ЧЕРТА ЗДЕСЬ ПРОИСХОДИТ? — ядовито поинтересовался до слез знакомый голос.
— Кащейчик! — Колобок, отцепившись от штанины, уже полз по направлению к обладателю самого стального голоса в мире. — Это не я, это все он! Сбежать решил! Хулиган! Его наказать надо, а не помощи просить! Можно наказать? Это я сейчас…
Он торопливо принялся заряжать "револьвер", вытаскивая из миниатюрных кармашков пиджака все новые и новые иглы.
— Ат-ставить! — скомандовал Кащей. — Ат-ставить наказывать! А теперь — оба — вон отсюда! И ждать, пока я не освобожусь!
И тут я только обнаружил, что мы находились за дверью, скрывавшей за собой обыкновеннейший туалет. На толчке как раз и обретался искомый Кащей. В лапах его был зажат журнал "Огонек", старый, еще довоенный, с незнакомым плешивым мужиком на обложке. На лысине мужика красовалось здоровенное пятно, по форме напоминавшее очертания нашей родины.
— Я что, неясно выразился? — осведомился Кащей, и нас как ветром сдуло.
Захлопнув дверь, Колобок нежно погладил ее и спросил в щелочку:
— Одну иголочку. Всего одну. В мягкое место. А?
Я не понял, что ему ответил Кащей, видимо, на каком-то диалекте, потому что Колобок мгновенно покраснел и отскочил от двери, как ошпаренный.
— А если б ты, скажем, ко мне в такой ситуации полез, я бы тебе еще и дверью по хохотальнику приложил, — съязвил я.
Колобок ничего не ответил, только сердито засопел.
— И сапогом потом еще по заднице, — противника надо было добить.
— Хватит, и так уже приложил, — проворчал Колобок. — Теперь синяк будет.
— Да ты сам как сплошной синяк, — весело сказал я. — Братец Колдырь.
— Я не пью! — рявкнул круглый.
— Ага. Из мелкой посуды.
— Мне нельзя пить! Я сразу разбухаю!
— В смысле? На неделю или дольше?
— Я не пью, а бью! Сам. Всех.
— Мы уже имели удовольствие. Если бы не твой шприц, я бы из тебя блинчик сделал. С мясом.
— Ка-а-ащей! Он обзывается!
Из-за двери послышалось:
— Рот-рот, застегнись, язычок, не бранись!
И в тот же момент рот мой будто был запечатан и залит сургучом. Я хлопал челюстью, рвал губы в стороны и даже помогал себе руками — все было бесполезно. Зато Колобок так мерзко захохотал, что я просто не мог не наброситься на него.
