Она заговорила:
— А ведь ты не лесной дикарь!
— Полагаю, нет. Хотя не знаю, кто они такие, — Локридж насторожился, на слух определив, что погоня изменила направление. Он облегченно перевел дыхание; теперь он знал — этой ночью ему не суждено умереть.
— Но пришел-то ты из леса, убегал от них, а вот говоришь складно, почище меня…
— Да, я, будем считать, чужестранец… Но не враг, — тут же уточнил Локридж. — Я как раз направлялся в ваши края, когда нарвался на охотников. Мне очень важно найти… ну, штаб Кораш. Вас щедро вознаградят за спасение моей жизни, — он поднялся, чувствуя, что промерз до костей. — Вы не одолжите мне какую-нибудь одежду потеплее?
— Куда тебе теплее, — закряхтела она. Потом смилостивилась: — Ну, ладно, может быть, ты и врешь, а еще того хуже — сам дьявол, засланный искушать бедных крестьян. Все равно — мне в жизни никогда не везло. Туника Олу тебе подойдет. — Она порылась в сундуке и протянула ему поношенную накидку, сшитую из одного куска материи. Когда Локридж расправил накидку, женщина осторожно погладила ее.
— Его дух еще должен оставаться в ней, — медленно произнесла она. — Может быть, Олу еще не забыл меня. Если так, то мне ничего не страшно.
Локридж надел тунику через голову.
— Олу был твоим сыном? — спросил он как можно мягче.
— Да. Последним. Болезнь унесла других еще из колыбели. А в этом году — ему-то не было и семнадцати — жребий выпал и последнему мальчику.
Пронзенный ужасной догадкой, Локридж выпалил:
— Это он — на кресте?
Женщина вскипела от гнева:
— Заткнись! Тот — предатель! Он оскорбил возлюбленного леди Истар, Прибо, который только и сделал, что порвал его сеть!
— Прости, — смущенно извинился Локридж. — Я ведь объяснил тебе, что я чужеземец.
Ее настроение, послушное винным парам, менялось быстро.
— А Олу, Олу… — сказала она уже спокойнее, — ему выпала честь стать ее слугой. — Она начала тереть глаза костяшками пальцев: — Прости меня, Божественная! Только бы мне забыть, как он кричал, когда его сжигали.
Локридж нащупал рукой стул, тяжело осел на него и уставился в пустоту. — Да ты бледен, как мертвец, — сказала женщина.
— Может, выпьешь?
— О, Господи Иисусе, конечно же! — выпалил он, подумав, что Бог простит ему невольное богохульство.
Она плеснула ему из банки в стакан. Вино оказалось погрубее, чем то, каким его потчевали во дворце, но эффект был похожий — успокаивающая волна прошла по его натянутым нервам, и он подумал: конечно, им нужно чем-то поддерживать себя на плаву, иначе загнешься.
