— В таком случае ваше величество окажет явную несправедливость своему собственному изобретению, — сказал Кричтон, — если будет так называть мое жалкое подражание его дивному образцу, и, я умоляю вас, не изменяйте название предмета, который, как кажется, пользуется в ваших глазах немалым значением. Оставьте при нем имя того, кому единственно принадлежит честь его изобретения. Я ни в каком случае не соглашусь присвоить себе чести, которая мне не принадлежит, и никому никогда не придет в голову оспаривать у вашего величества известность, которую вы совершенно справедливо заслужили: самого нарядного мужа между своими подданными, самого вежливого и самого разборчивого в одежде на всем свете.
— Вы льстите нам, — продолжал с улыбкой Генрих, — и однако же, мы желаем остаться при нашем мнении. Но довольно любезностей. Мы не удерживаем вас, мой милый, и вас, господа, мы знаем, что вы любите танцы. Сейчас начался наваррский танец, который весьма привлекает нашу сестру Маргариту. Прошу вас, попросите у нее дозволения быть ее кавалером.
С улыбкой, блестящей, как солнечный луч, августейшая Цирцея протянула Кричтону руку, когда он подошел к ней. Эта улыбка пронзила подобно кинжалу сердце Эклермонды.
— Одну минуту, госпожа, — сказал Кричтон. — Прежде чем отойти от его величества, мне надо обратиться к нему с просьбой.
— Говорите, — сказал Генрих.
— Если для вашей пользы требуется мое посредничество, то я обещаю его вам, — сказала Маргарита Валуа, — но мне кажется, что ваше влияние на короля сильнее моего.
— И все-таки не откажите мне в поддержке, — отвечал Кричтон, — так как предмет моего ходатайства — особа вашего пола.
— В самом деле? — воскликнула с изумлением Маргарита.
— Вы, конечно, слышали о происшествии сегодняшнего утра с джелозо в университете?
— С этим храбрым молодым человеком, который сохранил вашу жизнь, подвергнув свою опасности? — воскликнула Маргарита. — Ах! Чем могу я вознаградить его в достаточной степени?
— Я вам скажу, что для этого надо сделать. Этот молодой человек, этот предполагаемый джелозо…
— Ну и что же?
— Оказался переодетой молодой венецианкой…
— Девушка? — воскликнула Маргарита. — Ах! Это делает происшествие еще более интересным. Она, вероятно, имела весьма важные причины, чтобы подвергать из-за вас свою жизнь опасности. И вы о ней хотите ходатайствовать?
— О ее свободе, ее жизни…
— Жизнь вашего спасителя, как мне сказали, была в опасности после удара убийцы, — сказал Генрих, — но каким образом и кто угрожает свободе этой молодой девушки?
