Лори объяснил задание, которое классу предстояло выполнить во время лабораторной работы. Но в его тоне не было обычной теплоты. Да, тот, кто позарился на азотную кислоту, поступил весьма опрометчиво.
Робер выполнял работу в паре с Разэном, щуплым, темноволосым, непоседливым, как воробей; у него и глаза были словно у воробья — маленькие и хитрые.
Ты что-нибудь понимаешь в этой истории с кислотой? — спросил он у Разэна.
А, — отозвался тот. — Наверняка сам завхоз ее и унес, салат заправлять… Экономит уксус.
Робер пожал плечами.
Слабовато, старик… Дряхлеешь! Я говорю серьезно: несуразная какая-то история… Особенно если тот, кто виноват, не признается. Что станет думать о нас Лори?.. — И, чуть-чуть помолчав, добавил — скорей для себя, чем для соседа: — Не могу одного взять в толк: зачем ему столько азотной кислоты?.. Тому, кто ее уволок…
Ни на большой перемене, ни позже виновник не объявился. И в течение двух последующих недель учитель держался по отношению к третьему классу холодно и отстраненно.
Робер весь кипел. Будучи вожаком класса, он болезненнее, чем остальные, переживал нависшее над ними подозрение. Кроме того, ему очень не нравилось поведение Бавера. Тому удалось привлечь на свою сторону Нибаля, который был его закадычным дружком, и двух крайних полузащитников, Сенезо и Пирамье (последний был больше известен под кличкой Голубь).
Хватит! Больше так продолжаться не может! — воскликнул Робер однажды вечером, собираясь домой. — Завтра утром — сбор команды. В восемь часов, возле графика игр. Слышали, Сенезо, Голубь, Бавер? Если не явитесь, придется проголосовать за ваше исключение. Окончательное! Мы не можем рисковать из-за каких-то троих недоумков…
Выходя этим утром из дома, Робер все вспоминал ухмылку, которой встретил его ультиматум Бавер… Застегнув на молнию куртку из рыжей замши, он прижал локтем книги под мышкой и посмотрел на часы.
«Без десяти восемь. У меня еще есть время. Остальные придут, как всегда, в последний момент».
Накануне шел дождь, и ночью, наверное, тоже. В лужах на улице голубели кусочки чистого неба. Робер вышел из прохладной тени, в которой тонул тротуар, и погрузился в теплое, золотое, слепившее глаза сияние. Он ускорил шаг, хотя в этом не было необходимости: просто хотелось почувствовать, как легко и свободно движутся ноги. Он наподдал ногой камешек, тот с сухим стуком срикошетил от бровки.
«Какие же они идиоты, Бавер и его приятели! Идиоты и шовинисты, — думал он. — Прямо как болельщики „Спор-тинга“ в прошлое воскресенье».
