— Сейчас, Билл, сейчас… — бормотал он, опустившись на колени рядом с напарником и расстегивая трясущимися пальцами застежку его шлема. — Держись, дружище, я уже маяк включил, скоро наши тут будут…
Он стащил с Билла защитный шлем с затемненным забралом-светофильтром — и похолодел, увидев искаженное удивленной гримасой лицо и остекленевшие глаза. Затылок лейтенанта был весь в крови и чем-то грязно-сером. Капитан зачем-то пощупал у него пульс (разумеется, по нулям) и осмотрел его шлем. И сразу нашел то, что искал — аккуратную маленькую пробоину, не больше щели для монет в таксофоне…
Капитан не раз был свидетелем того, как гибнут в воздушных боях его товарищи, но так близко смерть видел впервые. Казалось невероятным, что этот двадцатидвухлетний парень, лежащий сейчас перед ним, уже никогда не встанет и не скажет:
— Эй, кэп, нифига себе, а я еще жив! Пойдем-ка отсюда, пока косоглазые не появились…
Уатт в оцепенении сидел на корточках возле тела оператора и вспоминал, как они вместе сражались с МиГами, как бомбили Хайфон и Ханой… Билл всегда вовремя докладывал о целях на радаре и готовил к бою вооружение.
— Эй, кэп, есть контакт с одним МиГ-17 на четыре часа, удаление десять миль, идет к нам! Готовлю ракеты…
Замеченный им самолет еще был далеко, и даже обладавший превосходным зрением Уатт не всегда мог сразу увидеть его. Но если Билл говорил, что это МиГ-17, это непременно оказывался именно он, а не что-то иное.
— Интуиция! — усмехался Билл, когда его расспрашивали, как он определяет тип цели.
Все это было совсем недавно. А теперь Билл погиб.
…За спиной капитана громко хрустнула сухая ветка. Он обернулся, даже не пытаясь достать из кобуры пистолет. Низкорослый вьетнамец в лохмотьях, вооруженный автоматом «Калашников», стоял всего в трех или четырех шагах от американца.
— Ты идти со мной, — на ломаном английском сказал он. — Не быть глупый… застрелю.
Уатт медленно поднялся на ноги и повернулся к вьетнамцу, который едва доставал ему до плеча. В этот момент из зарослей появилось еще трое в таких же одеяниях. Двое были вооружены русскими карабинами, третий — огромным ножом. Этот, радостно ухмыляясь, тащил на плече скомканный парашют Уатта. Случись капитану драться с ними в рукопашной, — он бы наверняка уложил всех четверых. Однако ни до ножа, ни до пистолета теперь было не дотянуться, — на него смотрели сразу три ствола.
Заскрипев зубами от злобы, Уатт поднял руки…
…Часом позже он сидел на краю поля, раскинувшегося возле деревушки, и молча наблюдал, как крестьяне хоронят его напарника. В нищей деревне все-таки нашлись доски для простенького гроба, в который положили тело лейтенанта. Двое крестьян вырыли могилу, потом к ним присоединилось еще двое, которые помогли им опустить туда гроб. Кто-то принес фанерку и черную краску, начертал на фанерке слова и приколотил ее к установленному возле могилы столбику. Закончив работу, вьетнамцы как ни в чем не бывало вернулись на заболоченное рисовое поле и продолжили возделывать его.
