Валентина легла на носу, опустив руку в воду. А Олег, отложив весло, подумал с весёлым ужасом, что пропал. Пропал, или даже П-Р-О-П-А-Л, по большим буквам, потому что ухитрился влюбиться в девчонку, которую даже нельзя поцеловать, которая даже не родилась ещё — и вообще умерла к тому времени, в котором он живёт!
А ещё он подумал, что, когда предотвратит катастрофу, больше не сделает сюда ни шагу. Потому что иначе он однажды останется здесь. Наплевав на дом, маму, отца, школу, весь свой мир — променяет его на это время, в котором живёт деревенская девчонка, велосипедистка и пловчиха, называющая лилиями озёрные кувшинки — называющая так, что они от её слов ПРЕВРАЩАЮТСЯ в лилии. Само ощущение такой возможности — остаться — ужасало. Но этим могло кончиться. Могло. Олег чувствовал.
И ещё… пришла мысль, которую Олег потом стыдился вспоминать. Но она была — секундная, как взмах тёмного крыла. А что если спасти ТОЛЬКО её? И не спасать совсем-совсем чужую женщину. Спасти Валентину — и увести её с собой… Но уже через миг Олег жалел, что нельзя избить самого себя — сильно, до крови. Никто не имеет права выбирать, кого спасать, а кого нет. (Разве только Бог… если он есть.) Нельзя своё счастье лепить на чужом горе. Да, многие так делают. В его, Олега, мире это даже стало почти нормой.
Но он — не будет. просто не будет,хотя бы — ради умения видеть в кувшинках лилии. И всё тут!
— Плывём обратно, — вздохнула Валентина. И Олег послушно заработал вёслами, разворачивая плоскодонку в обратный путь.
Они причалили у мостика,чтобы погрузить велосипед, оставленный Валентиной в кустах. Хорошо, что Олег выпрыгнул первым…
Очевидно, Марлен Моржик был очень зол, потому что даже не смог потерпеть — сразу появился из кустов, бледный, как стена. Расплывшийся во весь лоб синяк отсвечивал зловеще. Видок у парня был ещё тот — Олег так и застыл на прибрежной траве.
— Я ж тебе говорил — не лезь в наши места, — срывающимся от злости голосом сказал сын председателя. Хотя ничего подобного лично Олегу он не говорил. — И тебе… — он добавил неприличное слово, — говорил не бегать за этим городским!
— А ну прекрати ругаться, Марька, дубина! — возмутилась Валентина, вставая в лодке. — Иди отсюда! Ругаться он ещё при мне будет!
— Он пойдёт, — процедил Олег, — только сначала извинится. Ему одного раза мало, он по пояс деревянный…
В руке Марлена оказался обрез.
Настоящий — потемневший от времени «ошкамёлок» — Князь говорил так о чём-то коротком, несерьёзном — трёхлинейной винтовки, без приклада и большей части ствола, который удобно прятать под одеждой. Русское национальное оружие 20-х годов… И этот обрез смотрел Олегу в грудь — снизу, от бедра. С расстояния в три нешироких шага.
