— Болтаешь пустое, Степан! Немцы — это силища, — сказал староста. —Они по всей Европе прошли с развернутыми флагами. Французы с первых же ихударов подняли руки кверху, а англичане драпака дали, бросили на произволсудьбы своих союзников. Не сегодня, так завтра доберутся немцы и доАмерики. Ее фюрер называет врагом номер один... Ну, а с Россией... сРоссией вопрос уже предрешен.
— Откуда же у них такая силища? — удивленно произнес Степан и громкоикнул.
— Уважают порядок, дисциплинку, — сказал Яков. — А теперь вот еще длясвоего подкрепления погонят на работу в Германию наших пленных бойцов,молодежь, мастеровых. Это я знаю верно: есть такая секретная бумага. Потомначнут забирать и таких, Степан, как ты.
— Я никуда не поеду, все!.. Раз ты у нас хозяин, вот и оставь меняздесь, пусть в охране, и его вот со мной пристрой вместе, — указал Степанна Цыганюка.
Темное, смуглое лицо Цыганюка, казалось, еще более потемнело.
— Ты, браток, меня не тронь, я тебе не кукла, — сказал он Степану. —Сам можешь идти, куда хочешь, а меня не касайся. Мне и так пока неплохо,живу я, никому вроде не мешаю.
— Ишь ты, неплохо, — криво усмехнулся староста. — А от кого теперьэта твоя жизнь зависит? Вот возьму завтра да и пришлю тебе повестку. Кудаты денешься? И поедешь в Германию.
— Яков Ефимович, ради бога, не тревожьте его, в ноги будукланяться! — поднеся к глазам фартук, жалостно попросила Наталья.
— Успокойся, никуда я не поеду, — сказал ей Цыганюк.
— Во, молодец! — с подначкой забалагурил опять Степан. — Лучше всегоиди, парень, в партизаны, там душу отведешь, сызнова будешь стрелять внемцев...
— Заткнись, балаболка! — цыкнул на Степана староста. — Как бы он тебяпервого потом и не вздернул на осине за твой добрый совет.
— Так я шуткую, Яков Ефимович, а он парень с головой, сам сообразит,куда ему для жизни выгоднее податься: в охрану аль в партизаны.
Наталья слушала старосту, Степана и не сводила глаз с Цыганюка. «Чтоже он скажет им?»
А Цыганюк уже опасливо поглядывал то на Якова, то на Степана и,видимо, что-то усиленно соображал про себя.
— Может, ты тоже шутишь насчет Германии, Яков Ефимович? — мягкимголосом вдруг произнес Цыганюк, назвав старосту впервые по имени иотчеству.
Староста опять прищурил свои бесцветные глазки.
— Я, мил человек, врать не привык. Раз говорю, значит, так. Оставлятьздесь будут только тех, кто пойдет на службу.
— Да разве у меня-то ему плохо? — вновь жалостно заметила Наталья. —Пусть останется со мной.
