Один сам с собой разговаривает, от другого за версту помойкой несет, третий вообще в рваных штанах. Тот урод на меня пялится вот уже минут двадцать, а у самого волосы лет двести не причесывались…
Ой, снова меня не туда занесло. Приношу восемьдесят килограммов извинений!..
В общем, вначале я подумала: «А не поехать ли мне домой?» Но потом передумала, вспомнив, что за мной охотится карлик Большаков, и решила отправиться в мастерскую Смертолюбовой. Но затем перерешила, опять же, вспомнив, что видела Смертолюбову в компании с Каннибаловым.
Короче, я еще долго думала и передумывала, решала и меняла решения, пока наконец не остановилась у Володькиного дома, не вошла в Володькин подъезд и не поднялась на Володькин этаж.
Дверь мне открыла Володькина мать. Вся в черном. Хотя до этого она все время ходила в белом. А тут в черном. И еще в слезах.
— Что случилось, Екатерина Андреевна? — встревожилась я.
— Проходи, Эммочка, — не отвечая на вопрос, впустила она меня в квартиру.
— А Володя дома?
— Дома, — ответила Володькина мать каким-то странным тоном.
Мы прошли в комнату, но Воробья там и в помине не было.
— А где же он? — озиралась я по сторонам.
— Вот, — указала Володькина мать на похоронную урну, стоящую на столе. И у меня прямо сердце заледенело от страшной догадки.
В следующую секунду моя догадка подтвердилась. Володькина мать высыпала на стол пепел.
— Это все, что осталось от Володюшки, — залилась она слезами.
— Ни фига себе, — ужаснулась я.
А Володькина мать стала рассказывать:
— Сел Володечка за компьютер — твою, Эммочка, электронную почту проверить, а процессор возьми да и взорвись…
— Мою почту проверить? — повторила я озадаченно.
— Да, он сказал, что ты его попросила об этом.
Я начала лихорадочно вспоминать, просила ли я когда-нибудь Воробья проверять мою «еме-лю». Нет, вроде не просила, да и зачем мне просить, если я могу сама в любой момент открыть свой e-mail со своего сотового. Что-то тут было явно не то.
— А когда это случилось? — поинтересовалась я.
— Два дня назад.
Два дня?! А кто ж тогда со мной вчера по мобильнику разговаривал?!
Володькина мать продолжала:
— Я не стала урну хоронить. Володечка в завещании написал, чтобы ты, Эммочка, развеяла его прах над вашей родной школой.
Я обалдевала по полной программе.
— В завещании?! Он что, завещание оставил?!
— Да, оставил.
Еще одна странность. Ну, хорошо, положим, Гафчик оставил завещание, потому что ему было четырнадцать лет по собачьим меркам и восемьдесят по человечьим. Но Володьке-то четырнадцать было по человечьим меркам, а он пишет завещание. Что-то тут не стыковалось.
