— Истинно, — кивал дедко Петруша Клюшин и одергивал гороховую рубаху под черной жилеткой. — Не надев штанов, сапоги обувают. Митрей, а Митрей? Об чем будут слова-то, не насчет коллектива?
— Нет, наверно, не это… Насчет машинного либо кредитного дела, — сказал Павло. — Я так мекаю своим умом.
— Это дело хорошее, — сказал дедко Клюшин и спрыгнул с двуколки. Лошадь шла от моста в гору. Жук с Носопырем, сидевшие сзади, то ли не догадались слезть, то ли не захотели, а худоногий Павел и хромой Усов остались в телеге на законных правах.
За поскотиной догнали большую стаю усташинской молодежи. Человек сорок ребят с двумя застегнутыми гармошками шли гулять в Ольховицу. Девки ушли то ли вперед, то ли еще правились идти. На выходе к пригорку лошадь Митьки остановилась: усташинцы деловито и бесшумно стали ломать колья. Трещала крепкая еловая изгородь. Парни обрезали ножами концы и сучки, прикидывая колы в руке. Колы были легкие, крепкие.
— Ребята, не дело! — закричал им дедко Клюшин. — Остепенитесь, не дело делаете!
— Вам что за дело! — парни были уже готовы броситься хоть на рога черту. — А вы чьи?
— Шибановские.
— Шибановских не тронем! Проезжайте!
— Что делают, музурики! — качал головой дедко Клюшин. — Опять драка у иродов. А ведь вроде крещеные…
— Пазготни будет, — сказал Жук. Он был усташинский родом. — Не миновать никак пазготни.
За разговорами быстро приближалась Ольховица. Ребятишки открыли отвод, Митька крутнул вожжами:
— Эх, мать честная, хоть прокачу стариков! Ольховицей-то!
Дорога тут была под уклон, и Митька, через всю деревню, рысью подъехал к исполкому. На рундук выбежал председатель Микулин. Он соскочил на лужок, хотел что-то сказать, но осекся: у амбара, стоявшего саженях в сорока за исполкомом, кричал и махал руками Скачков:
— Всех сюда! Живо!
Митька недоуменно поглядел на Микулина:
— Куда?
— Вези… — сказал Микулин и тут же исчез в исполкоме.
— Давай, давай, подъезжай! Живо! — махал от амбара Скачков.
Митька подъехал к амбару…
— Аль хлеб перевешивать? — сказал дедко Клюшин и первым спрыгнул на землю.
Никита Рогов был в гостях у свата Данилы Пачина, сидел в красном углу, между Евграфом и внучкой Верой, когда из волисполкома прибежала уборщица Степанида. Она и объявила, что его требуют. Никита сказал:
— Не пойду. Это с каких рыжиков?
Он гостил у Данила вдвоем с Верой. Павел с Иваном Никитичем не пошли в Ольховицу, оба плотничали на мельнице. Данило потчевал гостей пивом, все разговоры крутились сперва около приезжей тройки, но когда Данило налил и все мужики выпили по рюмке, за столом стало живее и тревога рассеялась.
