— Ко мне приходил голубой гном с летающего блюдца, и я понял, что он путешествует во времени, это замечательно, правда, мама?
— Правда, Генонька, правда, — отвечает она и одобряюще кивает мне.
— Но не это главное, мама, главное — он совсем не похож на нас, он говорил про культуроидные структуры, понимаешь? Так вот, мне показалось, что он тоже какая-то такая структура, он словно лишен нашей оболочки, хоть и говорит по-нашему, то есть нет, не говорит, а думает, и ты сразу схватываешь. Неужели это все, что от нас останется в будущем — дымчатые тени, размазанные по времени, одержавшие победу не только над миром вещей, но и над миром идей…
— Ты красиво говоришь, сынок, но я ничегошеньки не понимаю, обезоруживающе улыбается она. — Ты фантазер у меня, да?
— Мама, — почти кричу я, роняя вилку, — это правда, это не фантазии. Будущее наследует наши дела, а оболочка не играет роли, со временем она отмирает, заменяется чем-то более удобным — разве это не страшно? Вот эта рука, глаза, лоб никому не понадобятся — разве это не страшно?
— Вот эта рука возьмет сейчас чистую вилку и очень даже понадобится, еще шире улыбаясь, говорит мама, но я не слушаю ее.
— И все-все, даже самое стыдное можно будет увидеть, да? — совсем вхожу я в крик. — Ты мне не веришь, но ко мне действительно приходил голубой человечек с летающего блюдца…
— Господи, — тихо говорит мама и усаживается напротив, — ты совсем уже взрослый. И сам придумываешь чудесные сказки, такую я тебе никогда не читала. Обязательно расскажи ее папе, он будет очень рад. Ты ведь знаешь, он так давно не брался за перо…
И глаза у нее набухают, но меня не успокоить.
— Не веришь? — всхлипываю я. — Не веришь мне? И так всегда — чем правдивей я говорю, тем меньше мне верят! Ну и ладно…
И я вскакиваю из-за стола, бегу к двери.
— Не уходи, — просит она, — сейчас папа с работы придет, ты расскажешь ему свою страшную сказку, и папа все тебе растолкует.
— Вы оба не поверите, оба, — шепчу я и выскакиваю из комнаты и из того времени. И успеваю огрызнуться напоследок. — Это ты, ты обманываешь, он не может придти…
Выскакиваю и тут же проклинаю свою вечную поспешность, дурацкий импульс самолюбия, вытолкнувший меня из, может быть, единственного истинно моего мира. Еще полчасика, каких-то полчасика терпения, и я встретил бы отца мамы никогда не лгут, — и он непременно растолковал бы мне природу голубого фантома.
У тебя мамины глаза и мой подбородок, сказал бы он, и нам это очень нравится, мы вовсе не пугаемся того, что ты — иная оболочка, перепутавшая наши качества. И разве это главное? Пусть ты походил бы на самую жалкую и нелепую обезьяну, мы все равно любили бы тебя. Лишь бы ты сумел унаследовать наш дух, вынянченный не слишком простым временем.
