Мантров омрачился. Вздохнул:
— Я не напрашивался на эту работу, ты знаешь. Я добивался вывести бригаду за зону. А назначили сюда…
Р-27 с негодованием:
— Хотя бы у блатных мы переняли немножко гордости, цыплячьи революционеры! Ведь блатные не положат ни камешка на стену своей тюрьмы! И не натянут ни одной нитки колючей проволоки! Трех лет еще не прошло- студентами какие мы гордые речи произносили! Какие мы смелые тосты поднимали — перед девчонками! А здесь — наделали в штанишки?..
Мантров, проверив, чист ли камень, садится боком на стену:
— Но прошло три года, и пора становиться мужчинами. Здесь постарше нас, поопытней, — а что придумали? Вот, Герой Советского Союза… А что придумал он? Куда бежал? На что рассчитывал? Таран!своими боками… Или полковник Евдокимов. Академию Фрунзе кончил, два раза упоминался в сводке Информбюро. И говорит: я из окружения полдивизии вывел, а вот что здесь делать — не знаю…
— Но из нашей трезвой трусости! Из нашего беспамятного рабства! — какой-то же выход должен быть!!
— Самообладание, мой друг, — вот наш выход. Ясность ума. И самообладание. Только тогда мы можем рассчитывать пережить срок. Выйти на волю. Захватить еще кусочек мирной жизни, пока не начнется новая война.
Нет! нет! нет! нет! не то.
— Да как ты не понимаешь? Да не нужен мне мир! И никакая воля мне не нужна!! И сама жизнь мне не нужна!! б е з с п р а в е д л ив о с т и!!
МЕДЛЕННОЕ ЗАТЕМНЕНИЕ.
стеклянный печальный звон бандуры. Неторопливый перебор струн на мотив "Выйди, коханая…"
ИЗ ЗАТЕМНЕНИЯ.
По экрану, в длину его, медленно проплывают двухэтажные вагонки, вагонки, вагонки, печь беленая, барачные окошки в решетках (за ними — тьма). Заключенные лежат, лежат, на первых «этажах» еще и сидят. Раза два мелькают шахматисты. Редкие читают. Кто спит, кто так просто лежит. Слушают, смотрят на…
звуки ближе.
…бандуру. На втором этаже вагонки поставлен ее ящик. Откинута и стоймя держится крышка. На ней изнутри — умильно-лубочный пейзаж: белая мазаная хатка с вишневым садочком за плетнем, на улочке верба погнутая, и дивчина в лентах с писаным лицом несет на коромыслах ведра. Но в благородном звоне бандуры у нас не улыбку, а грусть об утраченном вызывает этот наивный рисунок.
струны бандуры перебирают пальцы двух рук.
Это играет старик со стриженой седой головой. Там, наверху, он поджал ноги, сгорбился над бандурой. Он сам — не плачет ли?..
На соседней с бандуристом койке — мордастый парень — Ы-655. У него грубое лицо, но умягченно он слушает бандуру.
