— Бардак в стране, всё разбазарили, что могли. Карманы полные набили, а теперь у детишек отберут последнее, — шипела Клаша, поглядывая в окно. Она шумно дула на чай и, обжигаясь, пила, а доктор Валерия Никитична кивала, тактично пропуская мимо ушей "отберут" с ударением на "е".
— Что ж это деется-то, а, Светочка Федорна? Нешто управы на иродов не найдём?
— Нет, Клаша, не найдём. Правда тоже приватизирована давным-давно в угоду сильным…
Дети, не понимая в чём там дело, радовались новому человеку, носились за ним, норовя дотронуться, и смеялись. Также они радовались когда-то чудной старой кляче Маркизе, робко гладя её по морде и тыкая пальчиками в почерневшие зубы. Кобыла околела от старости прошлой зимой, сколько было горя! Слёзы, отчаяние, будто и не кобыла это вовсе, а заколдованная принцесса, не успевшая расколдоваться. Сергей Али-Мамедович как мог успокаивал, вытирал слезы и сморкал носы. Пообещал привести корову Майю, которую ему завещала одинокая бабулька Маргарита Ивановна. Саша тоже тогда плакал. Он решил, что когда вырастет, непременно станет врачом, а лечить будет всех — и зверей и людей. Мама называет это "широкой специализацией". Сергей соглашался с ним и часто помогал бинтовать лапы кошкам, хвосты собакам, смазывать растительным маслом панцирь черепахи Торы. Черепаху и золотых рыбок привезла в интернат мама. На счастье. Она сама была воплощением счастья — нежная улыбка, развевающиеся волосы, лёгкая походка. Не видя, он чувствовал её приближение и мчался к воротам… почему-то всегда натыкаясь на прихрамывающего Сергея, спешащего скрыться в своей подсобке.
2.
Света любила свою работу и отдавалась ей целиком. В её большом уютном теле мельчайшая клеточка дышала добротой и точно красная лампочка загоралась при виде чужого несчастья. Каждый Светин день начинался с обхода детских спален, кухни, душевой и туалетов, каждый день ими заканчивался. Как мать она реализовалась полностью, но вот как женщина… Очень часто одолевали сомнения — а не рано ли ты, Фёдоровна, записала себя в монашки? Лишила тела своего и души какого-нибудь одинокого мужчину. В Сергее мужское начало разглядела не сразу. На первый взгляд он казался диковатым и обделенным материнским теплом подростком. Позже, привыкнув жалеть его, спохватилась — может это он и есть, посланный Господом шанс? Теперь ей хотелось не только кормить Серёжу наваристыми щами и говорить побольше добрых слов. Возникло желание обнять, прижаться щекой к жесткой макушке и вдыхать его запах. Свете стало трудно находиться с ним рядом, бороться с собой, ломать себя, прятать то, что рвалось наружу. Жалость, страсть, вперемешку с трепетной нежностью не давали покоя ни днем, ни ночью.
