Мы лежали в кустах спина к спине. Уже наступила темнота. Мы съели свой холодный паек. Блонди ругался, что нельзя выкурить марихуану. Ему ужасно хотелось, и мне тоже. Но светить сигаретой было опасно. Все улеглись спать, кроме солдат в охранении. Наша безопасность была в их руках. Я лежал без сна, прислушиваясь к ночным звукам джунглей, напрягая слух, чтобы уловить шум, исходящий от человека за пределами нашего лагеря. Потом напряженность ослабла. Я слышал неровное дыхание Блонди и знал, что он не спит. Не заставляют ли его бодрствовать те же мысли? Я перевернулся на спину и слегка поддел его локтем. Он повернулся ко мне лицом. Мы заговорили шепотом.
— Вот так денек, — начал я.
— Да. Но зато одним днем меньше. Вот что важно.
— Всегда так бывает?
— Бывали дни намного хуже, но для первого раза ты получил хороший урок.
— Что значит хуже?
— Больше убивали.
— И перерезали горло?
— Забудь об этом мальчишке. Тут нет ничего особенного.
— Я не могу этого забыть.
— А гибель Старика? Она тебя не мучает?
— Конечно. Но не надо было ему убивать мальчишку. Не было для этого никакой причины.
— Он не мог ждать, пока появится причина. Ведь мальчишка мог нас всех погубить. Об этом ты подумал?
— Каким образом? Он сказал нам, что чарли на том берегу, и боялся идти с нами.
— Ну и что?
— Значит, он не был врагом. Он просто вышел ловить рыбу для пропитания.
— Ерунда. Ты бы его отпустил, да? А он побежал бы обратно в свою деревню и сообщил, где мы находимся. И через десять минут мы попали бы в засаду.
— Ты в самом деле веришь, что этот мальчишка был вьетконговец?
— Oн мертв, а всякий мертвый гук вьетконговец.
— Ты рассуждаешь, как Долл. Я думал, ты другой.
— Поди ты, Гласс! Что ты знаешь? Долл убийца. Здесь много убийц, но я не из таких. Я никого не убивал за триста тридцать три дня. Тридцать четыре. Я никому не отрезал уши, а это обычное дело. И не я перерезал горло этому мальчишке, но не мне быть судьей в этом деле. Не для того я здесь.
— Да, ты не такой, как Долл, — извинился я. — Но неужели ты не понимаешь, что убить деревенского мальчишку не то же самое, что отрезать ухо мертвому солдату?
— Я знаю только, что могу делать и что не могу. Я мирюсь со всем, что здесь происходит. И, ты лучше поскорее привыкай, если хочешь выжить.
Я не отступал от своего решения:
— Когда мы вернемся, я собираюсь в точности доложить, что случилось с этим парнишкой. Кто-то должен об этом рассказать.
— Он мертв, и Старик мертв. Какое это теперь имеет значение?
