Байкальской тропой | страница 64
Вдруг Сашка тихо вскрикнул и ткнул вверх стволом карабина. Прямо над нашими головами, в густых ветвях лиственницы, намертво обхватив лапами ствол, неподвижно сидел медвежонок! Казалось, он оцепенел от страха. Скосив вниз курносую мордочку, он уставился на нас немигающими бусинками глаз. Словно почувствовав, что мы его обнаружили, медведица за камнями грузно заворочалась, протяжно застонала, и этот стон постепенно перешел в глухой, утробный рев. Послышался шорох осыпающихся камней, обрубок бревна, с которого мы не сводили глаз, дрогнул, и мы невольно сделали шаг назад. Я лихорадочно пытался сообразить, что же мы можем сделать. Сашка, прижав к груди карабин, подался ближе к камням и стоял, наклонившись к извивам троса. На мой взгляд, сделать мы ничего не могли, разве только не дать зверю мучиться дальше. Но Сашка вдруг обернулся, сунул мне в руки свой карабин и вытащил из-за голенища топорик. Внезапно я понял, что он собирается делать. Оцепенев, я стоял, привалившись спиной к дереву, и держал стволы на уровне медвежьей головы, видневшейся над камнями. Все тело обволокло вязким холодом. Мне хотелось броситься к Сашке, оттолкнуть его прочь. Это же сумасшествие — освобождать из петли полузадушенную, разъяренную медведицу!
Я шагнул вперед и раскрыл рот, но в горле застрял сухой ком, и я услышал какой-то хрип вместо крика. Сашка даже не обернулся. Прижимая к себе приклады, я стоял в двух шагах от него, глядя на приподнимающуюся голову зверя, на царапающую о камни бессильную лапу и Сашкину руку, стиснувшую топорище…
Сашка подполз к камням и ударил топором по обрубку бревна. Трос был не толще мизинца, и я увидел, как вскинулись и закрутились перерубленные пряди. Я едва удержался, чтобы не разрядить одновременно все три ствола в торчавшую над камнями голову зверя. А Сашка ударил еще раз и, отпрыгнув назад, вырвал у меня карабин. Шевелящийся трос еле видимыми прядями держался на обрубке бревна.
Хрипло дыша, медведица ворочалась за камнями. В любую секунду она могла сорваться, и тогда…
Впоследствии, припоминая эти минуты, я улыбался, представляя себе оцепеневшую Сашкину физиономию, вытаращенные глаза и поблескивающее лезвие здоровенного охотничьего ножа, стиснутого зубами… Мы отступали. Мы пятились, сгорбившись и прижавшись друг к другу. Выставленные стволы раскачивались в разные стороны. Звенящая тишина проламывалась хрустом наших шагов. Каждое мгновение могли загреметь выстрелы. Мы пятились, не сводя глаз с обрубка бревна, и, даже когда он исчез за кустарником, продолжали пятиться, не оглядываясь назад. И только когда послышался шум воды, оттолкнулись друг от друга и кинулись напролом из чащи. Выскочив на берег, мы, ни на секунду не задумавшись, бросились в воду и опомнились только на противоположном берегу. Тогда мы глянули друг на друга — и припустились бежать, не разбирая тропы…
