В Слюдянке я остановился в небольшой малолюдной гостинице, но приходил в свою комнату только ночевать. Уже третий день с утра и до вечера я слоняюсь по выветренным улицам и переулкам, согревая в кармане кусочки вареного мяса. Просто так взять да и купить какого-нибудь пса я не мог по двум причинам: во-первых, оставшихся средств вряд ли хватило бы на подобное приобретение, а во-вторых, не находилось желающих продать. Проклятая робость одолела меня. Я не решался просто зайти в какой-нибудь двор, постучаться и поговорить с хозяевами: так, мол, и так, нет ли у вас… А вот как сказать дальше, я не знал. И, вызывая подозрительные взгляды прохожих, я бродил по поселку, осмеливаясь лишь изредка заглядывать за ограды дворов. Раскормленные цепные псы, увидев меня, прямо-таки сатанели от ярости, а редкие бродячие собаки, ощетинившись, поджимали хвост и, порой даже не принюхавшись к предложенному угощению, угрюмо трусили прочь. Я уже отчаялся найти себе спутника, как выручил случай. Наверное, это был тот самый случай, который в добрых книгах о путешественниках подворачивается героям в самую отчаянную минуту.
В одном из проулков южной части поселка я наткнулся на такую картину. На просторном дворе Слюдянской геологической экспедиции, среди заснеженных холмов железа и дерева, шаталась целая свора собак всех мастей и размеров. Я так и застыл под аркой ворот, снедаемый приступами черной зависти. Недобрые мысли заворочались в моей голове, и неизвестно, к каким бы действиям они меня подтолкнули, если бы я не увидел сидящего на крыльце конторы рыжебородого парня. Он сидел, уткнув нос в полушубок, и косился в мою сторону. Я решительно подошел к нему, присел рядышком на ступеньке и предложил сигарету. Рыжебородый молча вытащил ее из пачки и подождал, пока я чиркну спичкой. Закурили. Собаки с опущенными мордами бродили по двору. Наконец я не выдержал и, не вдаваясь в подробности, выложил рыжебородому свою заботу. Он молча выслушал меня, посапывая застуженным носом, потом нехотя приподнялся и, осмотрев двор, ткнул рукавицей в сторону здоровенного лохматого пса, привалившегося под забором.
— Этого можешь взять, — хриплым голосом сказал рыжебородый и снова уселся на свое место. Я едва удержался, чтобы не броситься ему на шею, но он, затянувшись сигаретой, продолжал: — Только, чур, обратно не приводить: своих хватает, а он черт его знает откуда здесь взялся… — И он покосился на меня из-под навеса рыжих бровей.
