— Пойдем. Я тебе лопату достану.
— Неохота, — отбрыкивался Антон.
Выйдя на крылечко, он увидел папу. Тот стоял у ворот. Желтый китайский плащ распахнут, на ветру свободно болтаются концы красноватого шарфа. Ветер ерошил белесые папины волосы. Папа щурился, поглядывая на солнце.
Заметив Антона, помахал ему свернутой в трубочку газетой и пошел навстречу.
— Как учеба?
— Все в порядке, — ответил Антон.
— Чего такой невеселый?
Антон отвел глаза в сторону,
— А ты чего пришел?
— Я? Так просто. Пойдем, погуляем?
Он был выбрит. И улыбался, как всегда, немного застенчиво. Вчерашнего запаха Антон почти не улавливал.
Михеев остановился в сторонке и глядел па них во все глаза. Не понимал: если на тебя не обращают внимания, нужно пройти мимо. Пришлось их познакомить.
— Это мой папа. А это Павлик Михеев.
— Очень рад, — папа протянул Пашке руку.
Другие ребята тоже замедлили шаги и с любопытством на них смотрели. Антону это было приятно, он испытывал гордость все-таки папа у пего видный, красивый, но одновременно их интерес сковывался неловкостью.
— Пойдем отсюда, — позвал он.
Очутились в переулке. Михеев отстал.
— А куда? — спросил папа.
Антон пожал плечами.
— Значит, в зоомагазин. Давай портфель. Давай, давай!
Они шли, но торопясь, по теневой стороне. Антон стеснялся на папу смотреть. Вчера грубил и сегодня дулся. А папа, оказывается, собирался выполнить свои обещания.
— Отгадай загадку, — старался он разговорить Антона. — Только слушай внимательно. Отец с сыном, да отец с сыном. Сколько всего людей?
Ответ был ясен, чего же проще — сложить два и два, но Антон опасался подвоха. И не напрасно.
— А ты посчитай. Отец с сыном. Ну, как я с дедушкой. Двое, да? И еще отец с сыном. Как мы с тобой. Сколько всего?
— Трое!
Кленовые листья расползались из-под ног, будто желтые черепашки. Папа остановился.
— Как мне жаль наступать на них! Они никогда уже не оживут. Они теперь никому не нужны…
На фоне голубого неба покачивались черные каракули ветвей.
— Осень… — продолжал папа. — Это всегда прощание. С летом, с теплом, с какой-то частью жизни. Скоро у тебя, Антон, день рождения. Десять лет ты уже прожил и, значит, проводил десять вот таких осенних превращений. Тише! Вслушайся. Ты не улавливаешь в шуме ветра мелодии расставания?
Антон не совсем его понимал, но чувствовал; дело не в словах. Они, как и музыка Дормидонтова, прорывались не сами по себе, а вынося наружу тяжесть и печаль, облегчая душу.
— Мягкий ветер, — шептал папа. — А? Какой мягкий! Вокруг его ног желтые и красные листья устроили веселый хоровод.
