И пускай к вам доносится песня порой:
Свою силушку взял у народа Наби!
Доля — счастье его — вот забота Наби!
Царский взор скользит по бумаге… Императору неприятно, он не хочет читать дальше. А дальше — и того хуже…
Непокорны вихры у Наби-удальца,
Он поклялся сражаться с Хаджар до конца,
Ханов-беков разят, не скрывая лица,
Говорят, равных нету в отваге Наби,
Метко бьет из ружья, знает всякий, Наби.
Он с шестнадцати лет наш заступник-гачаг,
Стал грозой для врага, как покинул очаг,
Среди всех смельчаков самый первый смельчак,
И гроза для султанов и ханов, Наби,
И пощады не ждет от тиранов, Наби!
— Выходит, сей отрок с шестнадцати лет разбойничает? — Царь поднял голову, обращаясь к офицеру, стоявшему перед ним.
— Так ведь, Николай Николаевич?
— Так точно, ваше величество! Император встал.
— Опасный враг.
— Надо полагать, ваше величество!
— Надо полагать, — с ироническим нажимом продолжал раздраженный император, подступая к офицеру.
— И еще, полагаю, что немалую роль в сей поэтизации разбойника играет его вдохновительница и сообщница по имени Хаджар. Хаджар! — император с досадой подошел к столу и поворошил бумаги. — Офицер, командируемый в Зангезур, обязан смотреть в оба, знать все досконально и информировать нас обо всем.
— Покорнейше благодарю, ваше величество. — И Николай Николаевич вытянулся в струнку. — Готов исполнить любой приказ, как верный солдат.
— Солдат империи!
— Так точно.
— Запомни: самое трудное — держать в беспрекословном повиновении всех подданных империи. Труднейшее — беречь ее как зеницу ока от внутренних врагов, смуты, крамолы! Труднейшее — не упустить вот такого "татарского" разбойника". И — не допустить такого вот крамольного одописания, образчики которого нам представлены. Надо мечом пресечь дорогу этим песням, подстрекающим чернь к бунту. Заткнуть рты, выжечь каленым железом эти слова из памяти толпы! Зарубить на корню вообще сочинительство на "татарских" наречиях!
— Вы совершенно правы, ваше величество.
Император терпеливо вразумлял своего верноподданного, посылаемого в очаг крамолы на Кавказе, каким считался Зангезур. Он хотел, чтобы офицер-осведомитель до конца уразумел свою миссию "недреманного ока", зоркого и всевидящего.
— Иноверцы особенно опасны ныне в условиях Кавказа, опасны умением сеять смуту в горах, привлекать сообщников и сторонников! — Царский перст указующе замаячил перед вытаращенными глазами. — Они льют воду на мельницу наших приграничных врагов на окраинах и поощряют их к набегам.
