Надя поняла: началась мобилизация. Накинула платок, выбежала на улицу.
— Мама, посмотрите за детками, я скоро вернусь.
Мать строгими сухими глазами посмотрела ей вслед, прижала к себе детишек, прошептала:
— Беда, деточки, надвинулась, большущая беда...
Около военкомата люду — не пробьешься. У самого крыльца, бросив на руку румянощекой круглолицей девушке пиджак, ударился вприсядку белочубый красивый парень. Его окружило плотное кольцо, девушку с пиджаком оттерли, она сконфуженно улыбалась и утирала уголком платка слезину. А парень кружился волчком, выгикивая:
— Эхма, знай нашенских!
«Провожают любимых, — подумала Надя горько, — а я и проводить Алешеньку не могу, да его и провожать не надо, он уже воюет». Потерлась в толпе, пошла домой. Навстречу Костя Милюкин идет с котомочкой за плечами. Выпивший изрядно.
— Прости-прощевай, соседушка, не поминай лихом. Думал, погуляю, любовью потешусь с кралечкой, да некогда, выходит, война ждет. Повоюем, потешим душу молодецкую. Прощай, бог даст, и встренемся!
— Прощайте, Константин, счастливой вам дороги, — ответила ласково Надя: человек ведь воевать идет, родину защищать, мало ли что было, война все перечеркнула. — Добра и удачи вам во всем. Не будьте злопамятны, не вспоминайте тех неприятных минут и... — Надя замялась, опустила виновато глаза, — не вспоминайте, вгорячах все произошло, непроизвольно как-то...
— Чего обижаться? Эта пощечинка вашей ручкой мне навроде прощального поцелуя.
И скрипнул зубами.
А в предвечерье мимо дома застучали по большаку, заскрипели колеса, взметнулась бурыми тучами пыль, пронзительно заголосили бабы и девки.
— Прощевайте, не поминайте лихом.
— Последний нонешний денечек...
— Кровинушка ты моя-а-а-а...
— Куда ж ты, сизый голубочек, полетел, на кого ж ты нас покинул?
— Петенька, залеточка, жду-у-у-у...
Проводив дорогих и суженых, село опустело, притихло и притаилось. Притихла и Надежда Павловна. Она все еще находилась на той, на довоенной, половине жизни и никак не могла перешагнуть через черную черту. Глухой и тревожной первой военной ночью, сидя в оцепенении у кровати, где спали, разметавшись, ее дети, она по зернинке перебирала каждый день своего короткого, словно приснившегося, счастья.
Она перебирала все до мельчайших подробностей: то их первую встречу с Алешей, то их свадьбу, то рождение первенца Сережи. Вспоминала, как нес его муж из родильного дома, бережно держа на неловко согнутых руках, боясь прижать к себе, и поминутно останавливался, спрашивая тревожно: «Надюша, а он не задохнется?» И в счастливых глазах мелькал страх. Или вспомнился тихий майский вечер на берегу Ицки. Они сидели с Алешей плечо к плечу, ее рука покоилась в руке Алеши. Внизу на лужайке, на самом берегу реки, бегали с мячом их маленькие дети. Они с Алешей молчали. Только смотрели на детей и молчали...
