Камми указала на самку:
— Тайна. Это ты. Но у каждой тайны есть разгадка. Вроде бы для того, чтобы подтвердить вывод, что
животные эти не дикие, что они знакомы с людьми, Тайна подбежала к скамейке для ног, забралась к Камми на колени и свернулась на них клубочком, словно
комнатная собачка, а не крупное, весом в пятьдесят фунтов, животное.
Смеясь, Камми погладила Тайну по шерсти и радостно вскрикнула, удивившись ее плотности и поразительной мягкости.
— Грейди, потрогай.
Он опустил руку на Тайну.
— Такая мягкая, как норка.
— Мягче норки, — не согласилась Камми. — Мягче горностая. Мягче чего бы то ни было.
Под ласковыми руками Камми Тайна замурлыкала от удовольствия.
— Посмотри на себя, — сказал Грейди. — Ты светишься.
— Я не свечусь, — запротестовала Камми.
— Никогда не видел, чтобы ты так светилась.
— Я не лампочка.
— Лицо у тебя — будто у святой на иконе.
— Я не святая.
— Но ты все равно светишься.
ГЛАВА 29
Случилось это после полудня, и остаток дня и вечер Том Биггер думал только об этом, прежде чем решил, что нужно делать.
Когда это произошло, он блевал в контейнер для мусора.
Практически бесшумно, без единого пронзительного крика, стая чаек возникла словно ниоткуда, крылья секли воздух над самой его головой. Он наклонился, повернулся, посмотрел вверх, на солнце, и этого хватило, чтобы вызвать головокружение и тошноту.
Контейнер для мусора стоял в шаге от него. Если бы не это, в таком состоянии он мог бы наблевать на свои ботинки. Такое с ним уже случалось.
Контейнер поставили на маленькой площадке отдыха у прибрежной автострады. Две бетонные скамьи позволяли полюбоваться океаном, залитым солнцем, и плавным изгибом береговой линии.
Иной раз, в дни, когда он выглядел более-менее пристойно, Том поднимался на площадку с берега, чтобы просить милостыню у туристов, которые останавливались на площадке, чтобы пообщаться с природой. Если он пытался просить милостыню, когда выглядел сущим оборванцем, туристы предпочитали не выходить из автомобилей.
Фамилия Биггер[16] больше подходила ему в молодости. В сорок восемь лет он весил футов на пятьдесят меньше, чем в те давние дни, хотя при росте в шесть футов и пять дюймов по-прежнему возвышался над большинством людей. Ширококостный, с запястьями, толстыми, как рукоятка топора, со здоровенными кулачищами, он мог уложить за землю любого, а лицо однозначно говорило о том, что с ним лучше не связываться.
Трижды за последние годы, когда ненависть к себе становилась слишком сильной и сдержать ее не удавалось, он принимался вколачивать массивные кулаки в собственное лицо, пока боль не лишала его чувств. Всякий раз кто-то находил его и вызывал «Скорую помощь».
