— С самого начала, — тихо подтвердил Гаплик.
— И, наконец, пошел на службу к немцам…
Терпилиха выскочила из-за стола.
— Из-за него Левонюка повесили, из-за него шесть человек под страхом смерти в комендатуре сидят. Он с немцами ходил, коров из хлева на веревке выволакивал, у меня последнюю взял, а детишки пусть с голоду помирают! У Каласюков, у Мигоров, у Качуров последнюю скотину увел!
— У Лисей тоже, у Смоляченко, — прибавила Фрося.
— Да что тут долго разговаривать, все ясно!
— Тише вы, бабы! — вмешалась Терпилиха, которая шумела больше всех. — Суд, так уж суд, надо все говорить.
— Да что же еще говорить-то? Знаем ведь, что и как, каждый день его видим, каждый день из-за него люди пропадают, каждый день кровь и слезы льются…
— Ну, так какие же будут предложения? — торжественно спросила Терпилиха.
— Кончить гада!
— Кончить!
— Так что, товарищи, поступило предложение кончить гада. Кто за?
Все руки метнулись вверх.
— Кто против? Кто воздержался?
— Таковых нет.
— Так что, товарищи, ясно. Александр, запиши и прочитай.
Конюх долго скрипел пером по бумаге. Все молчаливо ожидали. Наконец, он поднялся.
— Суд в составе Александра Овсея, Терпилихи Горпины, Грохач Фроси…
— Ефросиньи, — поправила она, и Александр наклонился над столом.
— Грохач Ефросиньи, Лемешь Натальи и Пузырь Пелагеи, допросив обвиняемого Петра Гаплика, кулака, преступника и немецкого старосту, единогласно постановил приговорить его к смертной казни.
Гаплик побледнел и вытаращенными глазами оглядел присутствующих.
— Ну, значит, все в порядке, — торжественно объявила Терпилиха.
— Подождите-ка, — вмешалась Фрося, — приговорить — приговорили, а как же мы его кончать будем?
Они ошарашенно поглядели друг на друга.
— А ведь верно, как?
— Повесить бы его, — сказала Пузырь.
— Где ж ты его повесишь? Здесь, в избе?
— Глупости ты говоришь. Дать колом по голове, да и все.
— Застрелить его не застрелишь, не из чего…
— Еще чего не хватало! Чтобы на шум все немцы сбежались…
Гаплика начало трясти. В его присутствии о нем говорили, словно он был неодушевленным предметом. Его охватил мучительный страх, обморочная тошнота, и он упал на колени.
— Люди, люди добрые, пожалейте меня! Грешил я против вас, больше никогда не стану! — Он полз на коленях, колотясь головой об пол у ног женщин. Они отскакивали, как ошпаренные.
— Отвяжись! Ишь, гадина!
Гаплик заплакал. Слезы лились по лицу, оставляя на нем грязные полосы.
— Люди добрые, заклинаю вас, детьми вашими вас заклинаю!
