Летные дневники, часть 5 | страница 26



           Пусть партия берет на себя ответственность, что заманила, завлекла, угрозой ведь, силой затащила (а то в командиры не введут!), – а потом весь мой душевный потенциал плавно задушила окаменевшим говном своим.

           Я ведь был и чутким, и ранимым, и неравнодушным к жизни, и как-то ворочался, и порывы были… да все сплыло, остались голый ствол службы, голый профессионализм и угрюмая гордость выстраданного мастерства.

           И понимал, что теряю человеческое, боролся как-то с собой, не запил, не подличал, как-то помогал людям, и мне помогали.

           Не коммунист Солодун помогал коммунисту Ершову быть человеком, а Человек Солодун помогал стать личностью человеку Ершову. Не коммунист Репин увидел в коммунисте Ершове беззаветную преданность, а Человек Репин, профессионал, Мастер, увидел в ученике божью искру и чисто человеческое желание стать таким же Мастером – и потащил! 

           И не коммунист Ершов понимает коммуниста Репина, когда тот молча ушел из партии, а просто человек человека. Таким как мы, там не место, и гордиться там нечем.

           Политбюро заявляет, что партия начала с себя и очищает свои ряды. Чтой-то не шибко очищает, а так – из кресла в кресло… Там миллионы хапуг, жующих… и миллионы таких, которым уютно, и миллионы, которым плевать.


              14.01. И хоть бы платили мало, или там жилья не было, или голодал бы… Чего мне надо? Что покоя-то не дает?

           Плюй на все. Радуйся тому, что имеешь. Жена выздоравливает – на этот раз все обошлось – радуйся!

           Какие-то там газеты, какая-то активность, какие-то выборы… Плюнь на них. Обойдутся без тебя. Шавок хватит. Какой-то сталинизм, плюрализм, Афган, Армения, Карабах, Литва, пленум, сессия, договор…

           В больнице человека видел? Он лежит, высохший, уставясь в потолок, молчит. О чем он думает? О плюрализме? О разоружении?

           Вот радуйся, что ты не на его месте.


           Жизни-то, собственно, в том понимании, как у большинства, – не было. Была каторга летом и одно желание: скорее бы дотянуть до осени. А зимой – скорее бы дотянуть до тепла. И таким самообманом в два кнута гнал и гнал своих лошадей. Осень уходила на то, чтобы отдышаться. Отпуск… если и выпадал на лето, то вез семью на юг, а с семьей – это не отдых, это побегушки.

           Спасало то, что вечно ставили себе задачи, программу-минимум. То гараж строили, то дачу, то квартиру меняли, то другую, то ремонт, то мечтали дом построить…