Ты, Мань, характер мой знаешь, озлился я, конечно, до невозможности. Выскакиваю – и на него. А гадость эта колючая разворачивается ко мне задницей, и начинается, Мань, цирк шапито! Распушает иглы веером, на манер индюка, и давай со всей яростью ими трясти. Шипы в разные стороны, как с арбалета. Лапами топает, хрюкает, Мань, чистый кабанчик. Я, знамо дело, смутился, а он гузку кверху и на меня наскоком, наскоком. Кидается, сволота! Кабы штаны не брезентовые – все хозяйство б мое драгоценное, Мань, погубил…
Ничего смешного не вижу!
И не подойдешь к нему ближе: стрелами так и пуляет, так и пуляет, без роздыху. Я тогда, Мань, от отчаянья метнул ружье вперед прикладом – аккурат мерзавцу по башке. Сотрясение у подлеца приключилось. А он лежит на боку, оскалился. Зубы у него знаешь какие?! Страшные, Маня, у него зубы, проволоку стальную перекусит, не поморщится, злодей.
Давай, Марусь, еще по одной. Всклень>8 лей, не жалей! За охоту!
Вот так и завалил чертяку… Да ты закусывай, закусывай. Ну, как мяско? Доброе? Думаешь, зайчатина? Нет, Мария Матвеевна, не зайчатину кушать изволишь – дикобраза жуешь.
Маруся поперхнулась.
– Ты, главное, не брезгуй. Питание у этих грызунов приличное: ни тебе насекомых, ни тебе червяков каких-нибудь. Одни, Мань, арбузы да дыни. Ешь, ешь, не смущайся… А нутряной жир у них вообще – аптека. До того целебный, что любую хворь из организма прогонит в два счета. Даже туберкулез! Драгоценный, скажу тебе, жир.
– Ох, Иванушка, ловкий ты у меня враль.
– Я враль? Я враль?! Когда ж я врал-то?! Ну, скажи когда?
Подхватил женушку на руки – и в спальню.
– Любофка моя ненаглядная! Какая ж ты у меня, Марусенька, сладкая. Такая сладкая, как черешня спелая. Сколько ни кушай – век не наешься!
Нежнял Иван Марью жарко, ласково, до самого рассвета…
Все бы ничего, но был у Маруси один тайный страх – землетрясение. И хотя ей всегда хотелось посмотреть, как соседний дом колышется, она этого так ни разу в жизни и не увидела. Только начинаются гул и вибрация, Маня цепенеет от ужаса, лицо покрывается бордовыми пятнами с синюшным отливом, потом хватает первые попавшиеся под руку пожитки и, главное, узелок с документами, который всечасно наготове у порога хранится. Детей в охапку, и деру на улицу. Толчки уж прекратятся давным, а она еще полдня дышать спокойно не может, хрипит со свистом. С чего такая паника – сама себе объяснить не может. Дуреет, и все тут.
Ваня для нее во дворе айван
