– Еще, еще! – Оська напрягся так, что в пояснице хрустнуло. – Чуто-ок!
Скользя сапогами по металлическому настилу, Оська всем телом навалился на кол. Мелкие струйки били в плечи, грудь, секли разгоряченное лицо, слепили...
Позади глухо бухнула кувалда. Оська не слышал удара, а почувствовал его грудью, руками, всем телом, словно сросшимся с мокрым колом.
– Смелее бей! – прохрипел он.
Еще удар, отдавшийся по всему телу. Еще. Кол входил в пробоину все глубже. Рваные края ее врезались в древесину, отдирая мелкие щепки и вьющуюся стружку.
Кол плотно сидел в пробоине. Оставалось закрепить его и законопатить последние щели.
Оська выпрямился. Сердце стучало часто и сильно. Мощные толчки его отдавались в голове тягучим, непрерывным трезвоном.
Рядом матросы крепили пластырь из тюфяка, закрывавший несколько мелких пробоин. Прижали его снаружи дощатым щитом. Между ним и стальной опорой забили толстую доску, намертво прихватившую пластырь.
– Пробоины выше ватерлинии заделаем завтра, – послышался голос старшего механика Кочемасова. – А сейчас... всем, кроме вахтенных, обсушиться, отдохнуть. Вторая вахта остается в машинном. Следите за пробоинами, швами обшивки. Чуть увидите протечку – будите меня. Случится что посерьезнее – бейте водяную тревогу.
Оська тронул Пашу за плечо и сказал:
– Пошли.
Они с трудом втиснулись в переполненный салон и стали в недоумении.
Как и предвидел Корней Савельич, в салоне, освещенном робкими огоньками двух свечей, сбилась почти вся команда. Многие матросы были мокры. Но пробираться в темноте по палубе, а затем искать ощупью одежду и переодеваться в каюте не было сил. И они жались к камельку, излучающему тепло; сбивались вокруг него все плотнее.
Чад от жарящейся на сковородке рыбы смешался с едким дымом махорки, тяжелым запахом спецодежды и рыбацких сапог. Зато было тепло. Тепло и тесно. Невообразимо тесно. Салон походил на бесплацкартный вагон, где никто толком не поймет, как расположиться на ночь.
Иван Кузьмич стоял у дверей, не зная, как держаться в чадном, переполненном людьми салоне. Хотелось ободрить матросов, поощрить отличившихся...
– Пропусти, – шепнули рядом. – Капитан!
– Проходите, Иван Кузьмич, – обернулся к нему боцман. – Проходите в капитанскую каюту.
Матвеичев улыбнулся и черной от копоти рукой показал на стол в глубине салона. Обычно там сидел капитан и командный состав траулера. За столом на скамье виднелся скатанный тюфяк.
– Правильно сделал, – одобрил боцмана Иван Кузьмич. – Отдыхать будем по очереди с первым помощником.
