– Стели два тюфяка на пол, – распоряжался Корней Савельич. – Клади людей.
– А если на скамьях? – спросил помогавший ему матрос.
– Узки скамьи, – ответил Корней Савельич. – На полу спокойнее будет.
И придержал дверь, пропуская еще двух матросов с тюфяками.
– Куда их столько? – Иван Кузьмич кивком показал на груду тюфяков.
– В каютах, под полубаком, уже иней на иллюминаторах, – ответил Корней Савельич. – Придется людям располагаться здесь, по очереди, что ли. Да и... – он понизил голос, чтобы слышал его один капитан, – не весело сейчас забиваться по каютам. На людях легче.
– Пожалуй, – согласился Иван Кузьмич.
Освещенный двумя свечами салон казался тесным и работающие в нем люди – неповоротливыми. Они все время что-то теряли, искали, мешали друг другу.
– Зажги еще свечу, – сказал Корней Савельич Глаше.
– Третью?
– Да.
– Ой, беда, беда! – Повариха растерянно оглянулась. – Не знаю, куда свечи-то сунула. Вот дура-то я беспамятная!
– Найди и зажги, – строго повторил Корней Савельич.
Глаша скрылась в темном камбузе, отделенном от салона легкой дощатой перегородкой. Загремела посуда. Послышались вздохи, жалобное причитание.
Третьей свечи Глаша так и не нашла. В приметы она, конечно, не верила. Но на всякий случай... Зачем испытывать судьбу? В такое время!
Темень укрыла подбитую «Ялту». Прижатая тяжелой свинцово-сизой тучей, светлая полоска над горизонтом тускнела. О работах на палубе нечего было и думать. Только ручные помпы однообразно чавкали, откачивая воду из машинного отделения. Нарушали мертвую тишину шаги вахтенных да мерный всплеск волн у бортов.
Шумно было лишь в машинном отделении. Огромное помещение освещала горящая на стальных переходах промасленная пакля. Багровые отсветы метались по потолку, вспыхивали на истертых ногами до блеска металлических трапах, отражались в прибывающей воде. Едкий запах горелого масла и щелочи от разряженных огнетушителей щипал глаза и горло, мешал дышать.
Матросы, стоя по колено в ледяной воде, загоняли деревянные пробки в мелкие пробоины. Второй механик с Пашей и Оськой силились ввести заостренный конец кола в большую пробоину. Тугая струя била из нее с огромной силой, отбрасывала кол в сторону.
– Дай-ка я вперед стану.
Оська поменялся местами с механиком, встал первым и, жмурясь от бьющих в лицо брызг, подвел острие кола по борту к краю пробоины.
– Товсь! – Он набрал полную грудь воздуха и хрипло крикнул: – Р-разом!
Три сильных тела навалились на кол. Острый конец его врезался в край тугой струи, сплющил ее, раздавил на десятки плоских плотных струек.
