Семь красавиц | страница 46



Тира месяца, самой краткой ночи,—
Хоть все дни недели он красотой затмил,
Это пуп недели был — красный вторник был,
День Бахрама — рдел он, блеском равен был огню,
Ну, а шах Бахрам был тезка и звезде и дню...
В этот день все красное шах Бахрам надел,
К башне с красным куполом утром полетел,
Там розовощекая славянская княжна —
Цветом сходна с пламенем, как вода — нежна —
Перед ним предстала, красоты полна,
Словно заблистала полная луна.
Только ночь высоко знамя подняла
И на своде солнца шелк разорвала,
Шах у девы-яблони, сладостной, как мед,
Попросил рассказа, что отраду льет
Слушателю в сердце. И вняла она
Просьбе, и рассказывать начала она:
«Ясный небосвод — порог перед дворцом твоим,
Солнце — только лунный рог над шатром твоим!
Кто стоять дерзнет пред лучом твоим?
Пусть ослепнет тот под лучом твоим!»
И, свершив молитву, яхонты раскрыла
И слова, как лалы, к лалам приобщила.

 Сказка

Начала: «В земле славянской был когда-то град,
Разукрашен, как невеста, сказочно богат.
Падишах, дворцы и башни воздвигавший в нем,
Был единой, росшей в неге, дочери отцом,
Околдовывавшей сердце, чародейноокой,
Розощекой, стройной, словно кипарис высокий.
Чье лицо, как светлый месяц, нет — еще милей.
Дан был солнцем и Бурджейсом светлый разум ей.
И от зависти великой мускус изнывал
И слабел, когда дыханье кос ее впивал.
Словно сон нарцисса, томна темь ее очей,
Аромат цветка несрина — раб ее кудрей.
А вздохнет — и кипарисом всколыхнется стан;
Лик прекрасный разгорится, как заря румян.
Не улыбкой   сладкой только и красой она, —
Нет, — она в любой науке столь была сильна,
Столь искушена, что в мире книги ни одной
Не осталось, не прочтенной девой молодой.
Тайным знаньям обучалась; птиц и тварей крик
Разумела, понимала, как родной язык.
Но жила, лицо скрывая кольцами кудрей,
Всем отказом отвечая сватавшимся к ней.
Та, которой в мире целом равной не сыскать,
Разве станет о безвестном женихе гадать? —
Но когда молва по свету вести разнесла,
Что с высот Ризвана к людям гурия сошла,
Что ее луна и солнце в небе породили,
А созвездья и планеты молоком вскормили, —
Каждый был великой страстью к ней воспламенен,
И мольбы любви помчались к ней со всех сторон.
Взять один пытался силой, золотом другой,
Ничего не выходило. Падишах седой,
Видя дочки непреклонность, выбился из сил, 
Но спастись от домогательств средств не находил.
А красавица, которой был на свете мил
Только мир уединенья, чьей душе претил
Пыл влюбленных, отыскала гору в тех краях —