— А что такое?
— Видишь ли, когда мы оба поняли, что это корабль чужой и при этом — не стремится нас уничтожить, может, все же следовало дать сигнал на Землю, где мы и что с нами… Но у меня не было гарантии, что они не перехватят сигнал.
— Мама, — сказал я тихо. — Как быть с мамой?
Папаня обнял меня за плечи.
— Это — как гвоздь раскаленный сидит во мне, — сказал он. — Наши сигналы принимал Славин на пульте главного космодрома и передавал их потом на Каспий-один, маме. Но я, не знаю уж почему, под-подсознание, что ли, какое-то сработало, договорился с ним, что если сигналы от нас прекратятся, он должен регулярно ей звонить, что у нас все нормально. Но все же мы улетели на три недели всего, и когда они кончатся и мама вернется с Каспия, — вот тогда что делать? Пора начинать думать, как связаться с Землей. И ты думай. Сейчас это необходимость номер один.
— Понимаю, — сказал я. — Это дико сложно! А третий глаз!
— Да, — сказал он. — Третий глаз. Как только они появятся, я сразу же сброшу с приборов координаты их планеты, чем позже, тем лучше, больше будет уверенности, что это точно их курс, этих трехглазых. — Потом: — Беспокоят меня эти их «плееры». Зачем они им? Что — нас ждали?
— Ты хочешь сказать, что иная (не для нас, а для них) цивилизация существует, отсюда и «плееры»?
— Верно. Не обязательно наша!
Два главных политора были точны: за минуту до истечения названного часа в свете прожекторов «Птиля» открылась дальняя «диафрагма», и к «Птилю» покатила их машинка. Папа быстренько снял показания курса корабля на приборной доске и выключил прожектора, чтобы не слепить передние глаза наших «хозяев». После уже Седоволосый и его старпом поблагодарили за это и особенно за то, как мы «усмирили» нашего Сириуса. Папа успел сделать для него намордничек, ошейник и поводок. Оба они были просто потрясены, узнав, что у нас на затылке нет глаза, после мы закрыли люк «Птиля» и «покатили» на их машине. Открылась перед нами и сразу же закрылась эта их стена-диафрагма. Лысый остановил машину; мы были в ярко освещенном, полукруглой формы зале, где, правда, никого не было, а за десятком прозрачных дверец уходили веером вдаль длинные коридоры. Пока мы шли по одному из них, спускались на скоростном лифте, снова шли, потом поднимались и даже мчались на лифте горизонтальном, по просьбе Седоволосого мы «обменялись» именами. Капитана звали Карпий, старпома — Ол-ку. Ну, а нас так: папу — Мунлайт, а меня — Сан, это я успел встрять и таким вот образом назвать нас, затемнить правду, от балдежа, что ли, от нервов — не знаю, папе уже поздно было что-то переиначивать. Карпий, улыбаясь, прощебетал, что мы, наверное, любим все красивое, если одного из нас зовут Лунный Свет, а другого — Солнце: эти их хитрые машинки умудрились даже сделать перевод с английского.
