Перед тем как уснуть, Колюня утопил клавишу приемника, всегда настроенного у него на волну «Маяка». «Уймитесь, волнения страсти! Усни, безнадежное сердце...» — отчаянно и грозно загремел шаляпинский бас в Колюниной келье. От этих слов старинного романса, затаенного плача музыки и раскатов могучего, как океан, голоса у Колюни пробежали по спине мурашки. «Минует печальное время...» — из далеких, невозвратных времен долетело до него предсказание, и он забылся сном, внезапным, как порыв ветра перед грозой...
На следующий день Колюня дежурил в классе. На большой переменке ворвался в класс со шваброй в одной руке и ведром воды в другой. Рыжие волосы пламенели и устрашающе торчали во все стороны. На груди вместо передника болталась старая географическая карта, на которой большинство стран Африки еще не освободилось от колониального гнета.
— А ну! — зычно крикнул он.— Все выметайтесь, я начинаю работать!
Несколько человек сидели за партами и методом скорого чтения учебника постигали перед физикой законы электричества.
— Кому сказал: выметайтесь! Хватит нам по чистоте быть на последнем месте!..
Чтобы все видели, как он решительно настроен, Колюня поднес швабру к лицу Светы Зарецкой.
— Считаю: раз, два, три...
Света поглядела на него, плюнула от полноты отрицательных чувств и вышла из класса.
— Вас это, голуби, тоже касается,— заявил он Коробкину и Малышевой, склонившимися над одним учебником.
— Не мешай, а? — взмолилась Катя.— Если Валерка не объяснит мне сейчас этот параграф, я погорела...
— Мне какое дело? — Колюня громыхал ведром, чавкал шваброй.— Г-гу-лять надо меньше, г-голуби...
— Пойдем отсюда…— Коробкин захлопнул учебник и встал.— Все равно не отстанет, я ого знаю...
Класс опустел, и с Колюни схлынула деловая горячка. Заводить уже некого было. Рублев наедине с самим собой не похож на Рублева на публике. И кто бы в эту минуту заглянул ему в лицо — худенькое, веснушчатое, несчастное, от недосыпа чуть синеватое,— никогда бы не подумал, что он способен кого-то обидеть. Его бы не обидели!
Вот и звонок на урок. В класс на полных правах один за другим вбегали, через ведро перелетали акселерированные восьмиклассники. А Колюня продолжал нехотя возюкать шваброй по полу.
И — хлясь! — тряпкой провел по чьим-то белым туфлям.
— Вот спасибо-то! — изумленно-горестно ахнула классная, посмотрев, во что превратил он ее ноги.— Но скажи: за что?
— Я нечаянно! — вскричал Колюня да так громко, что она ему сразу поверила.
