Наталья Георгиевна опять собрала сочинения в стопку, постучала ею об стол и отдала Спринсян для раздачи после урока.
— Тема нашего урока «Недоросль» — комедия Дмитрия Ивановича Фонвизина.
В то время, когда она раскрывала историческое своеобразие эпохи, в которую создавался «Недоросль», в воздушном пространстве класса появился самолет. Белый, из линованной бумаги. На его дельтовидных крыльях было написано: «Малышевой». Взлетев под самый потолок, он на мгновение, словно размышляя, не случится ли каких неприятностей во время приземления, замер, а затем сразу перешел в пике и упал около парты адресата.
Малышева из записки успела понять, что некто, подписавшийся Фантомасом, вместе со своим другом приглашает ее на «Анатомию любви» в ДК...
— Если не ошибаюсь, ты получила авиаписьмо?— быстрым шагом с протянутой рукой к ней подошла Наталья Георгиевна.— Дай, пожалуйста, почитать...
Малышева, покраснев, встала, убрала записку за спину и замотала головой.
— Я не могу. Записка личного характера.
— Ты считаешь, на моих уроках можно заниматься устройством личной жизни?
— Я этого не говорила,— смело взглянула Малышева.
— Мне не доверяешь, сама зачитай вслух.
— Нет, я не буду этого делать.
Наталья Георгиевна была возмущена упрямством Малышевой, но не выдала своих чувств. Будь это не новенькая, а другая ученица, Наталья Георгиевна бы сразу поняла, кто послал записку.
— Что ж, проведем маленький опрос,— сказала она с невозмутимой улыбкой.— Кто автор записки? — Она повернулась к партам, где мальчики сидели погуще.— Ты?.. Ты?.. Вы?..— дошла очередь до Братьев Карамазовых.
Те переглянулись, подмигнули друг другу и, взлетев над партой, отрапортовали: «Так точно: мы!»
— Оказывается, вы не только спортом увлекаетесь,— с той же улыбкой сказала она.— Конечно, не подумайте, что я вам запрещаю проявлять внимание к девочкам. В вашем возрасте это так естественно. Но я не позволю, чтобы вы на моем уроке посмеивались над Митрофанушкой, сами будучи Митрофанушками. Тем более меня не устраивает роль госпожи Простаковой. Попрошу из класса...
Братья снова переглянулись, обнялись, как идущие на смерть, и, печатая шаг, удалились с урока.
— Твой дневник,— попросила у Малышевой Наталья Георгиевна. Заметив, что ее сосед недовольно сморщился, она поинтересовалась: — Тебе, Коробкин, что-то не нравится?
— А в чем ее вина? — встал он и наклонил голову в сторону Малышевой.— Я бы тоже не отдал записку.
— Садись... О твоем рыцарстве я наслышана, хотя и не уверена, что оно полностью бескорыстно. Я знаю, что твоя соседка вела себя благородно и что читать чужие записки неэтично. А этично, по-вашему, играть на уроке в крестики-нолики, что сейчас с упоением делают Мишулин и Боровский? А подводить глаза, как Зарецкая, жевать пирожок, как Гречкосей, в то время, когда я объясняю тему? Да я и тебя хочу спросить: у нас сейчас урок литературы идет или производственная практика? V тебя парта или склад запчастей?
