— К-когда я ем, я глух и нем? — деловито спросил он Коробкина.
Но ответа не получил. Тогда он съел у него бутерброд с сыром. Валерий, сглотнув слюну, продолжал листать книгу.
— История техники! Том первый!..— забрал у него книгу Колюня и заахал: — Какую литературу читает человек! Того и гляди изобретет колесо, а если поднатужится, то и велосипед...
— Ты подошел, чтобы это сказать? — сурово спросил Валерий.
— Шуток не понимаешь.
— Глупых — не понимаю…
— Т-ты тоже не всегда афоризмами выражаешься. «Морду набью»,— напомнил ему Колюня про первосентябрьскую линейку. Красным карандашом подправил кое-где стершуюся линию раздела парты.— Но я нe злопамятный... Сбежим с последнего?
— С труда?— глянул в расписание Валерий.— Не могу. Надо одну детальку для оси склонения выточить.
— А после уроков что делаешь? — не отступал Колюня.
— Домой пойду,
— Жаль. У меня есть идея: в киношку сходить...
— Сегодня?
— На шестнадцать. В Дом культуры.
— Не могу. В это время придет машина. С матерью баки грузить будем. А что за фильм?..
— Лучше спроси, кто с нами пойдет! — Колюня придвинулся к нему поближе и шепнул на ухо: — Твоя соседка!
— Без меня! — тотчас отпрянул и стал еще суровее Валерий.
— Ну, Коробок!
— Я же сказал: не могу. Баки грузить будем...
— Один раз в жизни о чем-то попросил! — тихо и с отчаянием простонал Колюня.
— Ладно,— уступил Валерий.— Но с одним условием: ты мне продашь трубу. Тебе она все равно не нужна.
— Договорились! — Колюня признательно сжал его руку.
— Всю сумму не могу сразу. Отдам частями.
— О чем разговор?!— засмеялся Колюня.— И чтобы ты не передумал, держи, паря, все три билета. Встречаемся у входа!..
Он так увлекся переговорами с Коробкиным, что не заметил, как в класс со стопкой тетрадей вошла высокая, прямая, как штык, Наталья Георгиевна. Она с нарочито покорным видом ждала, когда Рублев заметит ее присутствие.
— Я могу начинать урок? — вежливо осведомилась она у него.
— Ага...— И Колюня прытко побежал на свое место.
Не только девчонок доводил Колюня Рублев. Учителей тоже. Правда, не будем слишком сильно наседать на него за это. Совсем не действовать на нервы учителям ученик не может — такова жизнь. Тем более что, досаждая учителям, Рублев чаще всего ничего против них не имел. Ему нравилось смешить и их и своих соучеников. Он мог, к примеру, нарочно опоздать на звонок, а затем энергичным шагом войти в класс и, замахав на товарищей руками, великодушно попросить их: «Сидите! Чего там...» — хотя, как вы догадываетесь, никто и не собирался вставать. «Ничего смешного, Рублев»,— стыдила его учительница под хохот и прыскание всего класса. Да и сама еле сдерживала улыбку. Мало того. Ему приказывалось побыстрее сесть на место, а кто-нибудь из соучеников, развивая образ Колюни — Великого, но Скромного Деятеля,— услужливо раскатывал перед воображаемую ковровую дорожку. А тот рад стараться! Шел меж рядов, ласково кивая всем, на ходу раздавал автографы...
