— Ты что же это говоришь, рожа яблочная, — возник Жиритофель. — Моя должность однозначно нужна, мои сторонники заявление в партию кровью подписывают.
— Фу, — не сдался яблочный изверг[10], - кровью, скажешь только! Мочой старого осла они подписываются. Такие же, как ты придурки. Я на месте шефа давно бы тебе запретил на поверхности земной показываться, чтоб дело наше не компрометировать.
— А ты… А ты… — не мог найти слов оппонент.
Он надул свое дряблое тело и окончательно потерял сходство с человеком. Теперь он был тем, кем и являлся в самом деле, — дурнопахнущим, плохообученным нечистым из низшей касты, введенным в передовой отряд вредителей только по прихоти какого-то стратега, посчитавшего, будто паршивая овца быстро испортит все стадо. Яблочный изверг тоже принял позу атаки. Он выгодно отличался от Жиритофеля, хотя годы, проведенные в человеческом облике, успели нанести некоторый ущерб его фигуре. Собравшиеся радостно загалдели, будто настал час пиршества. Драки между собратьями сопровождали отрицательными флюидами и всегда вызывали у нечистых эйфорию.
Лишь в дальнем углу зала двое не приняли участие в общей трапезе. Это были несчастный, заблудившийся в страницах этой книге Штиллер, и охранник с устрашающими рогами. Охранник обнаружил постороннего и требовал пропуск, а Евгений Иудеевич лишь попукивал[11].
В это время по залу пронесся знойный смерч, всегда предшествующий появлению того, чье имя лучше не произносить без нужды.
Он прошел по проходу между стульями, гордо отклячив черную, пушистую задницу и плотно постукивая выпущенными из лап когтями. Взошел (именно взошел!) на подиум, резко увеличился до размеров карликового бегемота, присел на краешек хрустнувшего стола и приказал:
— Песню.
Так как гимны нечистых братьев постоянно сменялись, то никто не знал что именно петь. Ошибившемуся грозило долгое заключение в статис поле, где нет течения времени[12].
Бесшабашный детинушка Жиритофель тряхнул глупой головушкой и запел. Он был бесстрашен, как порой бывают бесстрашны невинные дети или законченные дебилы.
— Димедрольное похмелье, — запел он, димедрольное вино…
— Очень странное веселье мне судьбою суждено, — подхватили бесы.
— Очень странные виденья, очень сонная судьба,
Постоянные сомненья и схождение с ума.
Ни одеться, ни покушать, никого не обольстить,
Самого себя послушать, самого себя любить,
Сам собою восторгаться и себя же уважать,
И с самим собой встречаться и себя потом ругать.
